Эдвард Резерфорд - Русское

– Может, кто и не интересуется, а я вот про себя знаю: что было сделано, то было правильно, – твердо произнесла она.

– «Правильно»! Что у тебя правильно – не молиться за царя, Антихристом его честить? Сама не видишь – что вера тут ни при чем? Плотник наш не просто раскольник, он изменник!

– Из-за своей веры!

– Да дела нет царю до веры! А изменника он не щадит! – завопил Никита.

«Таков он и есть, – думала Евдокия. – Потому-то его на Руси и зовут Антихристом».

– Царь не простит нам участия во всем этом, – наседал Никита. – Кабы мы не знали бы, что среди наших крестьян мятежники, может, с рук бы и сошло. Но… – он помахал письмом, – вот доказательство нашего соучастия. Меня и, возможно, тебя будут кнутом бить. И фавору Прокопия, по всей видимости, конец. Вера верой, а за что ж ты семью-то свою губишь?..

Никите показалось, что Евдокия дрогнула и смутилась от его укора.

– Ладно, – мрачно заключил он, – что делаем, делать надо живей.

В тот вечер Никита и его сын собрались на семейный совет, присутствовали там же и Андрей с Павло. Никита честно сказал, что будет благодарен за любое дельное предложение. И никогда еще, как сам он признавался впоследствии, не радовался он так, что старый казак оказался таким плутом.

В результате их встречи тем вечером из Москвы выехали две пары всадников.

Первыми были Прокопий и управляющий в Грязном. Они направились в отдаленное поместье Бобровых.

Вторыми – Андрей с сыном. Они ехали быстро, захватив лошадей на смену.

Путь их лежал в Русское.

Настоятель был неплохим человеком, но бесчинство в деревне, находившейся по соседству с монастырскими угодьями, он покрывать не собирался.

Неприятности ему были не нужны.

Более того, он догадывался, что кое-кто из братии втайне сочувствует селянам. И прежний настоятель, разумеется, тоже был в этом замешан. Что ж, будет им наука.

Сам он никакого сочувствия к раскольникам не испытывал. Ему было всего шесть лет, когда состоялся собор, на котором они были преданы анафеме. И среди его наставников раскольников не было.

– На что нам это терние язвящее? – говорил он монахам.

В прошлом году он было испугался, что царь Петр может терпимо отнестись к этим еретикам. Но настоятель был весьма дальновиден, полагая, что царь ополчится на раскольников, когда поймет, насколько они упрямы.

А что до Даниила и его товарищей, настоятель только с облегчением вздохнул, услышав донесение двух проверяющих, посланных из Владимира.

– Слава богу, – сказал он, – сами сознались в ереси.

Теперь он мог посылать за войсками.

Жители Грязного покорились судьбе.

У них были для этого веские причины.

Два десятилетия они противились царским законам, и все это время доносились до них слухи из отдаленных мест о том, как страдают ревнители древнего благочестия за свою веру.

Теперь войска приближались. Наступил их черед.

На милосердие надеяться не приходилось. Это было известно всякому русскому человеку. Все до единого взбунтовавшиеся монахи Соловецкого монастыря были жестоко убиты. Счет уничтоженных церквей шел даже не на дюжины. Более того, власти, конечно же, потребуют выдать зачинщиков, которых первыми станут пытать.

Потому не было ничего удивительного в том, что многие общины, боясь попасться в руки властей, решали сами встретить неизбежный конец.

И в Грязном все сразу же принялись за дело. На следующий день после приезда соглядатаев крышу церкви покрыли смолой. Подклеть была заполнена соломой.

Кипы соломы принесли и в главное помещение церкви. Одновременно под заботливым руководством Даниила мужики делали двери в размер церковных окон и снесли крыльцо, ведущее к главному входу. Под центральную дверь и окна были поставлены пять лестниц. К концу этого напряженного дня все было готово.

Они решили принять огненное крещение.

Подобные жертвы вошли в обычай у раскольников.

«Гари» пылали по всей России, особенно на севере. Известно, что с 1660-х годов десятки тысяч человек свели счеты с жизнью таким способом, порой – добровольно ища мученичества, порой – чтобы избежать злейшей судьбы в руках палачей.

Подобные случаи периодически происходили в России вплоть до 1860 года.

Марьюшка, наблюдавшая за этими приготовлениями, сама себя не понимала. Ей исполнилось девять. Она знала, что такое смерть.

Но какая она? Будет ли больно? Что значит «перестать быть»? Неужели это темнота и пустота на веки вечные? От таких мыслей голова шла кругом. Каким оно будет – это путешествие по бескрайней равнине?

Родители будут с ней – это уже много. Эта мысль, словно солнечный луч, освещала и согревала леденящую тьму. Ее мать, ее отец: даже теперь, на пороге смерти, всем сердцем она желала не вырваться из пламени, а быть с ними, держать их за руки.

Конечно, любовь сильнее смерти. А если и нет, это все, что у нее было.

Большую часть времени теперь они проводили дома; и когда солнце взошло над маленькой церковью, готовой их принять, они ждали, молились и смотрели.

Андрей и Павло ехали быстро. Прошло два дня. Три. Они приближались к цели.

Всю дорогу Андрей волновался. Дело, разумеется, было рискованным. Но он был рад оказать услугу старому другу.

– В конце концов, нам с тобой тут терять нечего, – сказал он сыну. – Но если дело выгорит, Бобров будет у нас в долгу.

Было удивительно, что теперь, приближаясь к концу своей жизни, он вновь неожиданно оказался в тех местах, где бывал в юности. Судьба словно вела с ним какую-то любопытную игру.

На второй день их путешествия он между делом сказал сыну:

– Ты знал, что когда-то в той деревне, куда мы едем, у меня был ребенок? Девочка.

– Господи помилуй, правда, отец? Как ее звали?

– Не имею понятия.

– Что с нею сталось?

– Одному Богу известно. Может, померла.

– Или с раскольниками заодно.

– Возможно. Но ничего не поделаешь.

– Что ж, как бы то ни было, мы свое дело знаем.

– Верно.

Прокопий Бобров наверняка уже успел избавиться от несчастного управляющего, который знал слишком много.

– Убей его и брось где-нибудь в болото, – посоветовал Андрей. – Никто и не спросит, а если и спросит, скажи, что сбежал.

Что до Русского, тут Андрей был тверд:

– Никто из вашей семьи не должен и близко показываться в тех краях. Вы ничего не знаете. Мы сами все уладим.

Если верно их предположение насчет того, что никто из селян не знает об участии Евдокии в этом деле, то беду удастся избыть.

Все было просто. Даниил и его семья ни в коем случае не должны попасться в руки палачей. Ни пыток, ни допросов, ни признаний.

Они ехали, чтоб убить их.

Уже смеркалось, а в это время года в северных областях ночи очень коротки.

Тучи затянули небо. Висевшая в воздухе духота предвещала грозу, в деревне все ложились спать.