Эдвард Резерфорд - Русское

«Никогда прежде сей монастырь не служил тюрьмой», – размышлял Александр. Но двадцать лет назад Екатерина решила, что маленькая обитель в Русском вполне подходит для содержания заключенных, ожидающих суда, и с тех пор именно так его и использовали. Теперь же в монастыре осталось только двое узников, и делили они одну келью: Александр и его чудной товарищ.

Что послужило причиной совместного пребывания Александра с этим бедолагой – случай или же мстительная мысль императрицы? Возможно, что и последнее.

Сосед Боброва был очень высоким и худым, немного старше Александра, с длинной растрепанной черной бородой и глубоко посаженными глазами, которые смотрели из-под нависающих бровей с каким-то лихорадочным напряжением. В первый же день их совместного заключения узник объявил Александру, что он не кто иной, как муж Екатерины, покойный царь Петр, что было весьма удивительным ввиду полного отсутствия внешнего сходства.

Он был совершенно безобидным. В какой-то момент императрица сочла его досадной неприятностью и заточила в монастыре. Возможно, о нем попросту забыли. Кем он был? Александр полагал, что, скорее всего, государственным крестьянином откуда-то с севера. Он не умел ни читать, ни писать и бо́льшую часть времени сидел, буравя взглядом стену: иногда начинал горячо рассуждать о Святой Руси, клеймя императрицу как безбожницу и шлюху. Когда он пускался в подобные рассуждения, Александр молча кивал и говорил: «Да, ваше величество». Про себя он называл своего товарища Лжепетром, как величали самозванцев прежних времен. Сосуществовали они вполне мирно.

Мысли, которые нарушали его покой днем, оформились лишь спустя многие месяцы. Вначале он даже не надеялся, что ему удастся их сформулировать.

Когда приходила Татьяна, Александра отводили в другую келью, где им дозволялось общаться без помех. Эти свидания были ему приятны. Татьяна всегда лучилась спокойствием и нежной любовью. Она сидела в окружении детей и рассказывала ему новости из внешнего мира. Так он и узнал об ужасных событиях во Франции: как якобинцы казнили короля и несчастную Марию-Антуанетту. Он услышал, что отношения между Екатериной и Павлом совершенно испортились и что она попытается обойти цесаревича в вопросе престолонаследия, посадив на трон внуков. Узнал, что Польша окончательно разделена между граничащими с ней державами, и большая часть ее теперь фактически превратилась в российскую провинцию. «Невозможно отрицать, – заметила Татьяна, – что императрица Екатерина добилась громадных успехов».

Всякий раз, когда приходила Татьяна, он неизменно спрашивал с улыбкой: «Какие новости из большого города?»

Это была их любимая шутка, и относилась она не к Петербургу и даже не к Москве или губернскому Владимиру, а к Русскому.

Потому что это небольшое поселение теперь официально получило статус города. Не имело значения, что жителей там насчитывалось чуть больше тысячи и что вел в Русское немощеный тракт, разбитый настолько, что местами по нему невозможно было проехать, так что до наступления снежной зимы гораздо удобнее было добираться по реке. Когда пятнадцать лет назад Екатерина реформировала систему местного самоуправления, было решено, что это захолустье должно стать городом хотя бы на бумаге. Теперь в Российской империи насчитывались дюжины, если не сотни, подобных городов – унылые деревеньки, получившие это громкое название в преддверии наступления замечательного нового порядка. Существующий контраст между официальной и подлинной реальностью Александр находил довольно забавным. «Что, ворота в большом городе починили?» – спрашивал он.

Как восхищался он Татьяной. Она столько успевала сделать каждый месяц, проходивший с их свидания. Его отец когда-то построил скромный деревянный дом на холме над Грязным, хотя никогда им не пользовался. Она совершенно его преобразила, сама управляла имением, дети выглядели здоровыми. «Должно быть, ты страшно скучаешь здесь? – спрашивал он жену. – Может, тебе следует поехать в Москву или Санкт-Петербург?»

«Вовсе нет, – всякий раз отвечала она. – Я поняла, что деревенская жизнь мне очень подходит». По мере того как шли месяцы, он начал кое-что понимать. «Я продала дом в Санкт-Петербурге», – сообщила Татьяна в начале первого года. Затем, через два месяца, она сказала: «Алекс, надеюсь, ты не будешь возражать, что я уволила управляющего». Через год после хорошего урожая она объявила: «Я пристроила два небольших крыла к старому дому. Думаю, тебе понравится». А еще она поразила его, когда он обмолвился, что надеется расплатиться с частью долгов, после того как выйдет на свободу. Она улыбнулась, поцеловала его и шепнула:

– У нас нет долгов, дорогой.

– Как это? Кто дал нам денег?

– Никто, Алекс. Имения приносят приличный доход, ты и сам это знаешь. К тому же, – сказала она с улыбкой, – наши расходы в деревне невелики.

Он промолчал, но, когда она ушла, вздохнул и сказал сам себе: «Правда состоит в том, что лучшее, что я сделал для своей семьи, – это угодил в тюрьму». Мысль была неприятной, а вскоре за ней последовала другая: «Какая польза будет от меня семье, когда я освобожусь? Эта немецкая девчонка заткнула меня за пояс».

Хотя он любил жену и восхищался ею, днем он частенько изводил себя этими мыслями.

Сон, который тревожил его по ночам, был до того нелепым, что над ним впору было посмеяться. Он снился не слишком часто, между такими ночными видениями проходили недели или даже месяцы. Но когда бы этот сон ни повторялся, он всегда оставался неизменным.

Это была графиня. Она являлась ему такой, как в ту памятную ночь: бледное видение, не желавшее рассеиваться, она смотрела на него, грозила пальцем и с жутким бессмысленным надрывом шипела: «Вольтер. Вольтер».

Почему этот глупый сон приводил его в такое расстройство? Было трудно сказать. Но всякий раз, когда он снился Александру, тот просыпался с чувством опустошенности и одиночества, которое невозможно было вынести. Он вскрикивал, его голос эхом разносился по монастырю, и в тусклом свете раннего утра даже в злых, устремленных на него глазах Лжепетра он находил некое утешение.

Однажды, когда он пробыл в заключении уже три года, видение появилось как обычно, но на этот раз старая графиня ничего не говорила, лишь смотрела на него с довольным видом; и затем Александру показалось, будто она подмигнула с этакой озорной улыбкой, словно они обменялись какой-то мрачной загробной шуткой. После этого сон больше не повторялся.

Незадолго до Рождества 1795 года Александр услышал, как в монастырский двор въехали сани; за их появлением последовала долгая тишина, а затем, к удивлению узника, его вывели из кельи и препроводили в комнату, которая использовалась для свиданий. Через несколько минут появилась посетительница в изящной шубке.