Эдвард Резерфорд - Русское

– Существует только материя, – начал он. – Это великая истина, которая лежит в основе всего. Отсюда и название, которое мы даем учению Маркса: диалектический материализм.

Ибо все определяется материальными средствами производства, – пояснил он. – Как мы питаемся, одеваемся, добываем полезные ископаемые и используем их. Все сознание человека, его общество, его законы – все вытекает из экономики. И в каждом современном обществе есть два основных класса: эксплуататоры и эксплуатируемые. Те, кто владеет средствами производства, и те, кто продает свой труд.

– А что есть диалектика?

– Ну, диалектика – это классовая борьба. Подумайте об этом. В феодальной Европе кто владел землей? Знать. И эксплуатируемые крестьяне работали на нее. Но постепенно этот экономический уклад пришел в упадок. Возник новый мир – буржуазный мир, который привел к полномасштабному капитализму. Теперь эксплуататоры – это фабриканты, а эксплуатируемые – это рабочие, пролетариат. Тезис и антитезис.

– А что есть синтез?

– Синтез – это революция. Рабочие берут средства производства в свои руки. Капитализм разрушается, и мы вступаем в новую эру. Это совершенно неизбежно.

– И что происходит в новой эре?

– Поначалу социализм. Рабочее государство владеет средствами производства. Позже мы придем к совершенному строю – к коммунизму, где государство в его нынешнем виде даже не понадобится.

– Значит, мы все еще движемся к новому миру, о котором мечтали, когда были студентами?

Попов кивнул:

– Да. Но наша ошибка семнадцать лет назад была в том, что мы попытались начать революцию с помощью крестьян. Революция может исходить только от пролетариата. Теперь, благодаря Марксу, мы знаем, что делаем. Вот в чем огромная разница. У нас есть программа. – Он постучал пальцем по столу. – Революция получила научную базу.

Хотя Николай и не был уверен, что все понял правильно, он был впечатлен.

– Много ли в России марксистов? – спросил он.

Попов покачал головой:

– Пока только несколько. Вождь русского марксизма – Плеханов, и живет он в основном в Швейцарии.

Попов назвал еще несколько имен, ни одно из которых ничего не говорило Николаю.

– А как все это соотносится с революцией в России? – спросил Николай. – Как и когда она произойдет?

Попов криво усмехнулся:

– Иногда, Николай Михайлович, кажется, что мнений не меньше, чем революционеров. – Потом он посерьезнел. – Однако, если коротко, есть две точки зрения.

Согласно марксистской формуле, – продолжал он, – все происходит в свое время. Сначала феодализм с экономикой земледелия, затем буржуазный строй. Он дает развитие капитализму, который становится все более централизованным и агрессивным, пока наконец не наступает его крах. Рабочие разрывают свои цепи – происходит социалистическая революция. Четкая и логичная последовательность.

Сейчас Россия, – объяснил он, – все еще в первобытном состоянии. Она только что вступила в буржуазную стадию развития. Ее пролетариат невелик. Если бы у нас произошла революция, она, вероятно, была бы похожа на французскую революцию – устранить монархию и во главе государства поставить буржуазию. Социалистическая революция может произойти только в Европе, и тогда, возможно, в новый мировой порядок, который создаст Европа, будет втянута и Россия.

– Значит, в России революция невозможна?

– Согласно классическому марксизму – нет. Но, как я уже сказал, есть две точки зрения. Другая, которую даже сам Маркс признавал возможной, заключается в следующем. Вот, сами подумайте, Николай. Что, если Россия – особый, уникальный случай? Прогнившее самодержавие, слабое дворянство, полностью зависимое от царя и не имеющее собственной экономической власти, мелкий, едва развитый средний класс и крестьянство, традиционно объединенное в общины. То есть шаткий, устаревший режим – ничего общего с Англией или Германией. Так что в России может внезапно случиться революция, которая сразу же приведет к какой-нибудь примитивной форме социализма. Никто точно этого не знает.

Николай слушал его как зачарованный.

– А вы сами как считаете? – спросил он.

Попов пожал плечами:

– Как вам известно, я не верю в крестьян. Я считаю, что, согласно учению Маркса, Россия должна сначала пройти через буржуазно-капиталистический строй. Только после этого может последовать пролетарская революция.

– Значит, вы полагаете, что здесь революции не будет?

– Я уверен, что нет.

Все это время Ульянов молчал, хотя раз или два, когда Попов говорил о Марксе, адвокат согласно кивал. Однако теперь он заговорил – очень тихим голосом:

– Марксизм, безусловно, прав. Но мы должны помнить, что Маркс тоже был революционером, а революция – это дело не только теоретическое, но и практическое. – Он глянул на Попова. – Россия, конечно, отсталая страна, но промышленность сейчас развивается очень быстро. Класс пролетариата растет. Основные марксистские условия для революции могут сложиться в России и при нашей жизни. И тогда – что архиважно – пролетариат будет нуждаться в знаниях и руководстве. Ему в центре понадобятся обученные кадры профессионалов, иначе ничего не получится.

Это было сказано тихо, но уверенно. Николаю стало совершенно ясно: этот адвокат, высказав свое взвешенное мнение, абсолютно уверен, что оно неоспоримо.

Николай внимательно рассматривал Ульянова. Вот они, кадры революции, – вожди или новые люди, как они с Поповым называли себя много лет назад. И вдруг, вспомнив споры с собственным отцом в те дни, он спросил этого странного вида молодого человека:

– Скажите, а могут ли ваши кадры применять какое-либо насилие для содействия революции?

Адвокат задумчиво погладил бородку:

– Я бы сказал, что да.

– Включая террор?

– Если это на пользу дела, – спокойно ответил Ульянов, – то почему бы и нет?

– Я просто поинтересовался, – сказал Николай.

После этого разговор перешел на другие темы. Николай попытался еще хоть что-то разузнать о том, чем занят Попов, но безуспешно, а затем Ульянов объявил, что устал и собирается удалиться в свой вагон.

Однако как раз перед тем, как они расстались, случился короткий разговор, который почему-то потом постоянно всплывал в памяти Николая. Они обсуждали голод в стране, и он рассказал им о письме своего отца.

– Совершенно верно, – сказал ему Попов. – В центральных губерниях дела обстоят ужасно.

И тут заговорил Ульянов.

– Это большая ошибка, – заметил он.

– В чем именно? – спросил Николай.

– В том, чтобы пытаться исправить ситуацию с голодом. Мы ничего не должны делать, чтобы помочь крестьянам. Пусть они голодают. Чем хуже обстоят дела, тем слабее царское правительство.