Эдвард Резерфорд - Русское

Но, о господи, как глупо все получилось!

– По-моему, ничего ужаснее сказать вы не могли, – раздался голос Надежды. Глаза ее горели. – Я думаю, Александр Николаевич, что вам лучше уйти.

Что же он натворил? Какого же дурака он свалял? Осмелится ли он вернуться? Он должен. «Я не могу уехать, – пробормотал он, – оставив все как есть».

Поэтому он, собрав все свое самообладание, медленно направился к большому особняку Сувориных.

Знал бы Александр Бобров о короткой беседе, имевшей место в этом доме всего час назад, он и в самом деле был бы очень удивлен.

Именно госпожа Суворина заставила Карпенко это сделать. Она вызвала его сегодня утром. Их встреча была недолгой, но, несмотря на ненависть, он не мог не восхищаться тем, как спокойно и деловито хозяйка дома вела игру.

– Девочка влюблена в вас, – просто сказала она, – и это зашло слишком далеко. Мы оба понимаем, что вы должны сделать.

Карпенко неловко стоял у большого кресла с прямой спинкой. Как же все это объяснить? Надежда стояла рядом с ним, ничего не подозревая.

– Я думаю, ты знаешь, Надя, что ты очень дорога мне, – начал он.

Все было не так уж плохо. Он любил ее и чувствовал себя ее защитником. Он мягко объяснил, как много значит для него их дружба, и постепенно подвел ее к самому главному.

– Похоже, я невольно ввел тебя в заблуждение, я должен кое-что прояснить. – Он сделал паузу. – Наша дружба никогда не может быть чем-то большим, чем просто дружбой.

Она побледнела, но продолжала спокойно смотреть на него. Разве что нахмурилась.

– Ты хочешь сказать, что у тебя кто-то есть?

– Да.

– Я этого не знала. Давно ли?

– Да.

Она снова нахмурилась.

– Ты ведь не женат, правда?

– Нет.

– Возможно, у тебя все изменится.

Он печально посмотрел на турецкий ковер на полу под ногами. Затем покачал головой.

– Мое сердце находится в другом месте, – сказал он и тут же смутился от столь нелепого выражения.

Но она, казалось, не заметила этого.

– Спасибо, что признался, – просто сказала она. – Я бы хотела… Я прошу тебя… уйти. Прямо сейчас.

Для Дмитрия Суворина – и тогда, и после – этот теплый августовский день был как сон.

Может, из-за жары, пыли или из-за угрюмого серо-голубого неба; может, из-за звона колоколов или пения священнослужителей; а может, из-за этой средневековой русской толпы, которая безостановочно текла по улицам двадцатого века. А может, из-за людей в окнах домов – из-за тысяч бледных лиц за стеклами и на балконах, казавшихся почему-то маленькими и отстраненными в этом могучем городе, который превратился в театральную декорацию.

Было уже далеко за полдень, когда, застигнутый проходящей мимо процессией, он оказался возле суворинского особняка. Он знал, что Карпенко тоже намеревался быть там, и, надеясь застать друга, вошел. Первой, на кого он наткнулся, поднявшись на второй этаж, была Надежда.

Она стояла в одиночестве у окна в небольшом салоне и смотрела на улицу. Лицо ее было довольно бледным – она как-то странно притихла, и, глядя вниз, она крестилась вместе с толпой, мимо которой тянулась бесконечная процессия со священниками, иконами и хоругвями.

– Странно, – сказала она наконец. – Последняя война, когда мы сражались с японцами, мне казалась какой-то несерьезной, ненастоящей. Наверное, я просто была очень маленькой.

– Та война была далеко.

– А тогда люди тоже испытывали такой же патриотизм?

– Очень не уверен.

– Святая Русь… – Похоже, ей не хотелось вдаваться в подробности. И эти два ее слова просто повисли в тишине. – Трудно представить, – продолжала она, – что люди, которых ты знаешь, могут погибнуть.

Дмитрий кивнул. Его собственная хромота означала, что медики никогда не допустят его ни до какой военной службы. От этого он не чувствовал себя виноватым. Это был просто факт.

– Кто из наших знакомых воюет? – спросил он.

– Хотя бы Александр Николаевич, – ответила она.

– Да, действительно. – Он сделал паузу. – Кстати, к вам не заходил Карпенко?

– Заходил. Он ушел.

– А куда, не знаешь?

– Нет.

Она немного молчала, а затем заметила:

– Это ведь обязательство, верно? Я имею в виду, когда говоришь: «Я готов отдать свою жизнь» – и, возможно, действительно отдаешь ее.

– Да, полагаю, что так и есть.

Она еще некоторое время смотрела на длинную процессию, состоявшую в основном из простого народа, а потом заметила:

– Я что-то устала. Приходи ко мне еще, Дмитрий. Как только сможешь.

Несколько мгновений спустя, уже на улице, Дмитрий решил, что Карпенко мог заглянуть в новый дом дяди Владимира. Он шел туда мимо почти пустых переулков и, если не считать патриотического перезвона церковных колоколов, день, казалось, был погружен в тишину. Ветра не было. Все, даже листва деревьев, мимо которых проходил Дмитрий, было покрыто мелкой пылью.

Дом в стиле ар-нуво, который занимал большой угловой участок, тоже показался Дмитрию пыльным и запущенным, как будто штукатуры только что закончили отделывать стены, да так и бросили его. Дмитрий поднялся по ступенькам ко входу и дернул шнур звонка.

Он услышал звонок, но ответа не последовало. Суворин, конечно, держал лишь минимальный штат прислуги, но все равно было странно, что никто не отвечает.

– Наверное, спят, – пробормотал он и снова дернул звонок, хотя и без особой уверенности. По-прежнему никакой реакции. Ну, значит, пошли посмотреть на процессию, пожав плечами, решил он. Ладно, в другой раз.

Скорее случайно, чем намеренно, не рассчитывая ни на что, он взялся за ручку тяжелой двери. К его великому удивлению, дверь открылась. Ее забыли запереть. И поскольку ему было жарко, а делать было нечего, он решил войти.

Как восхитительно прохладно было внутри. В высоком холле с кремово-белой лестницей стояла тишина. Голубой и зеленый свет мягко просачивался сквозь высокие окна. Дмитрий стоял в потоках этого прохладного света, словно рыба в красивом подводном гроте. Главная гостиная, столовая и библиотека – он плыл по коридору все дальше, тихонько продвигался вперед, надеясь отыскать хоть кого-нибудь, но было пусто.

Может, уйти? Да, пожалуй, надо уйти. Но прежде он решил заглянуть наверх. Даже если вокруг никого, было приятно исследовать сказочный дом вот так, в одиночку.

Хотя внизу он знал все, на верхнем этаже Дмитрий был только однажды; там находились гостиная и кабинет хозяина, но где точно – он вспомнить не смог. Поднявшись по винтовой лестнице, Дмитрий медленно обошел лестничную площадку, открывая одну дверь за другой. Вот гостиная, вот спальня, нет, и это не кабинет. Он уже собирался спуститься вниз, когда в небольшом коридоре слева от себя заметил еще одну дверь. Должно быть, здесь! Он подошел и повернул ручку.