Юрий Когинов - Недаром вышел рано. Повесть об Игнатии Фокине

Стася едва успела скрыться за дверью, которая вела в смежную комнату, как из коридора вошли Кульков и Визнер. Кульков — чуть опустив голову, в руках папка. Визнер — решительно, как и два дня назад, когда приехал сюда, в исполком, прямо с московского поезда. На нем суконная гимнастерка, перепоясанная портупеей, на боку в деревянной колоде маузер, лицо открытое, спокойное, взгляд уверенный. Сел без приглашения. Наоборот, сам показал жестом Фокину и Кулькову: прошу. Перекинул ногу на ногу, блеснула мягкая кожа зеркально начищенных хромовых сапог.

— Именем революции мы были вынуждены… — начал четко, как, вероятно, давно уже привык.

Игнат выслушал все, что уже, собственно, знал. Пробежал сначала одно, потом второе и, наконец, третье письмо, которые выудил из папки и разложил перед ним Кульков:

— Неопровержимые доказательства, — нахмурил брови Кульков. — Кто бы мог поверить…

— А вы — смогли?.. — взгляд Игната скрестился с его, Кулькова.

— То есть как? — встрепенулся Кульков. — Я официальное лицо, заведующий административным отделом исполкома. Хотел тут же вам, еще вчера… Но вот товарищ Визнер дал указание — по их ведомству…

Палец Игната привычно поймал прядку надо лбом, завернул в кольцо. Сам тут же распрямился и встал:

— Оба арестованных — наши товарищи, Михаил Максимович, которых мы с вами отлично знаем. Оба большевики. Шоханов Георгий к тому же председатель уездного комитета Коммунистической партии. Скажете, могли проглядеть, не распознать в них врагов? Обвинения в попойках, взятках, присвоении чужого имущества — за всем этим не просто проступка, а натура, характеры.

Глаза Игната стали темными, глубокими, на губах едкая ирония, которую хорошо знал Кульков. Не случайно он опустил взгляд и поспешно стал собирать в папку листочки, написанные полуграмотной рукой, с массой ошибок…

Визнер усмехнулся:

— Вам, товарищ Фокин, придется строго спросить с себя и товарищей за потерю партийной, рабоче-крестьянской классовой бдительности.

Игнат подошел к Визнеру так быстро, что тот поднялся.

— Вы ошельмовали честных работников партии и дали врагам козырь: Советская власть, дескать, беспощадна даже к своим…

— Вы ответите за свои слова.

— А вы — за свои поступки. Я требую немедленно освободить Медведева и Шоханова как необоснованно подвергнутых аресту и назначить строгое разбирательство. В противном случае я сегодня же выезжаю в Москву, к Дзержинскому. Я буду требовать, чтобы вас отозвали.

— Ах, так! — вспыхнул Визнер. — Я думал, мы поймем друг друга.

— Я не умею находить общего языка с людьми, которые в угоду служебному рвению готовы опорочить честных и преданных коммунистов. Кому же мы должны верить — тем, с кем делали революцию, или тем, кто ее хотел бы загубить? — кивком Игнат показал на папку в руках Кулькова. — Еще несколько дней назад мы шли с ними плечом к плечу, шли, может быть, под пули… А теперь — враги? Нет, так не бывает! А если так получается, этому надо немедленно класть конец и извиниться за ошибку и наваждение. Иначе мы — по доносу ли врагов, по корысти ли тех, кого числим в друзьях, — можем потерять не только своих товарищей, но и загубить революцию…

Стремительно вышел в коридор, громко произнес, окликая дежурного:

— Передайте Алкснису — остается за меня… Я — на поезд, в Москву.

Движением глаз нашел на столе открытку, сунул в карман.

Подумал: вот и хорошо, опущу на станции Зикеево, чтобы завтра утром Груня уже получила ее в Жиздре.

На четвертый день Игнат возвратился в Брянск вместе с членом ВЦИК и членом коллегии московской ЧК Янышевым. Началось разбирательство. Визнера вызвали в Москву, и Кульков сник. Но по мере того, как выяснялась истина и анонимные письма оборачивались гнусной ложью, он начал оправдываться.

— А можно ли было не реагировать? Что бы тогда о нас, властях, сказали — шляпы, мол, и к тому же ротозеи, рука руку моет…

Смотрел Игнат на Кулькова, и память почему-то подсказывала одну и ту же картину — выборы уездного комитета РКП (б). Многие не сомневались: председателем станет Кульков. Даже разговоры начались: «Не бежицких же выбирать нам, брянским! Пусть возвращаются к себе на завод, там вон какую бучу меньшевики затеяли, а они, партийцы, сбежали в Брянск. Медведев — главный в ЧК, Шоханов еще куда-то метит…» Но выбрали председателем уездного партийного комитета как раз Шоханова Георгия…

Поймал сейчас себя на отвратной мысли: так, что ж, Кулькова подозреваешь в интригах? Он не поверил в чистоту Медведева и Шоханова, ты — в его порядочность? Нет, так не годится, чтобы возобладала подозрительность, все должно быть честно и открыто.

Досадную мысль вроде бы отогнал. О том, чтобы итоги расследования обнародовать, сказал Янышеву.

— Можно, — согласился тог. — На собраниях коммунистов скажем все, как есть…

— Этого мало, Михаил. В городе и Бежице ходят разные слухи. Поэтому, думаю, надо напечатать в брянских «Известиях». Давай-ка присаживайся к столу, вот бумага, карандаш…

В пятницу, 13 сентября, в «Известиях Брянского уездного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» появилось сообщение:.

«Партийная следственная комиссия по делу арестованных членов партии свою работу окончила. Тт. Шоханова и Медведева комиссия оправдала и выражает им полное доверие. Я, как член комиссии, прибывшей из Москвы, заявляю, что товарища были обвинены на основании ложных слухов. Рабоче-крестьянская власть не позволит ее врагам радоваться, по доносам и ложным слухам ни один человек не будет изъят из рядов борцов за завоевание революции. Председатель следственной комиссии — член ВЦИК М. Янышев».

И через несколько номеров: «Визнер в Москве временно отстранен от занимаемой должности…»

Что-то он еще не сделал — очень важное, о чем думал все эти дни. Что?

Разбирая завалы на своем столе, нашел конверт с родным почерком. Без штемпеля и без марки.

Так, значит, Груня приезжала, пока он был в Москве!

Нетерпеливо разорвал конверт: «Мне предлагают работу в Жиздринском уездном отделе наробраза… Думаю, что я тебе в Брянске не очень нужна, иначе бы ждал…»

Под крышей приземистого кирпичного здания надпись: «Станция Унеча Московско-Брянской железной дороги».

Выйдя из вагона, Игнат и Бубнов обогнули со своими спутниками станционные строения и оказались на широкой площади.

Вокруг стояли возы, запряженные волами, сновали мужики в зипунах, свитках и шароварах, заправленных в облепленные грязью сапоги, раздавался гогот гусей, кудахтанье кур и поросячий визг. А за пестрым и громким базаром, предлагавшим прямо с колес молоко, варенец, творог и разнообразную живность, виднелись жилые постройки. Они, как и рынок, тоже были и на русский и на украинский манер — серые избы и белостенные хатки.