Дэвид Гилман - Бог войны

– Миску и воду! Живо! – приказал он одному из подручных.

От толкущихся теней присутствующих казалось, что народу в комнату набилось вдвое против реального. Он обернулся к Христиане, стоявшей на пороге с вытянувшимся от отчаяния лицом, а Бланш д’Аркур утешительно обняла ее за плечи. Чувства графини к рядовому лучнику были общеизвестны.

– Моя госпожа, может статься, что Бог освободил и семейство д’Аркур, и меня от нашего обременительного долга, – возгласил он.

Его улыбка фальшивого сочувствия и сокрушения наткнулась на ее хлесткую отповедь:

– Мой господин и муж покоится на своем ложе, до сих пор отсыпаясь после снадобья, унимающего боль от ранений. Я служу ему и его повелениям, как вы служите своему королю, господин Джордан. Неужели его повеления обременительны?

Пристыженный нагоняем медик понурил голову, уповая, что сия реплика не просочится в уши короля через сплетни прислуги.

От дальнейшего позора его выручил слуга с миской, наполовину наполненной водой. Взяв миску, господин Джордан осторожно пристроил ее на груди Блэкстоуна. Они ждали, вглядываясь в мерцающем свете в гладкую поверхность – не потревожит ли ее дрожь от биения сердца. Ничегошеньки. Медик повернулся, дабы удалиться в теплую постель, исполнив долг.

Томас Блэкстоун скончался.

Глубоко внутри раненый лучник ощутил нежность объятий и уют, ласковое тепло, которого еще ни разу не испытывал. Юдоль безопасности и покоя была прельстительно близка. Надо было лишь отдаться ее соблазнительным объятьям. Он все глубже соскальзывал в уют и мягкое сияние забытья. Но животный инстинкт в нем вцепился в рассудок когтями. Отвернуться от этой юдоли равнозначно возвращению в медвежью яму боли. Тепло было смертью, боль означала жизнь. Как наконечник сломанного копья, его рассудок выскочил обратно в сети отчаяния.

– Господин! – окликнул прислужник.

Поверхность воды подернула едва приметная рябь.

На время Нуайель оказался в безопасности. Англичане двинулись на север, чтобы осадить Кале, и как ни парадоксально, присутствие Блэкстоуна гарантировало безопасность д’Аркуров. Три дня Христиана и господин Джордан не отходили от Томаса. С помощью слуг срезали с него залубеневшие от крови одежды и омывали его нагое тело, пока все раны не открылись взору. Его охватила горячка, угрожая сожрать его, как горнило. Его запястья и лодыжки привязали к раме кровати, дабы он в бреду не усугубил свои раны. Следуя указаниям медика, Христиана умащала зияющие раны смесью яичных желтков, розового масла и скипидара, наложила толстую припарку из этой смеси на ногу с располосованными мышцами. Теперь рана на ноге была очищена, но по-прежнему была слишком разъярена, чтобы затянуться.

Медик готовился сшить и перевязать зияющие ранения.

– Лицо его я спасти не могу. Когда швы стянут мышцы, оно будет обезображено. Жаль, я вижу, у него были сильные черты.

Он осторожно снял припарку с раны на ноге и вынул из миски с вином ярд жил, полученных из нутра свиньи. Подручный продел их в изогнутую иглу.

Христиана растерянно взирала на нее: выгнутая, как рыболовный крючок, игла стягивала стежки, пронзая рану на ноге Блэкстоуна. Бланш д’Аркур увлекла ее прочь.

– Дозволь господину Джордану заняться своим делом, дитя.

– Мышцы на ноге надобно стянуть, – отозвалась Христиана, – но коли они пустят это в ход на его лице, оно будет выглядеть чудовищно.

И ступила обратно в покой.

– Мессир, коли вы закроете его раны, позволите ли вы мне позаботиться о его лице? Не хочу выказать неуважения, господин Джордан, но более миниатюрная рука, способная подрубить шелковую сорочку едва заметными стежками, сумеет не так изуродовать его.

Мгновение королевский лекарь глядел на нее с сомнением. Он в жизни не видел, чтобы женщина занималась боевыми ранениями. Где уж ей.

– Сия работа не для вас. Она больше пристала цирюльнику [21] Т. е. брадобрею, исполняющему и обязанности хирурга, что в те времена было нормой. на поле боя. Я здесь по требованию моего господина.

Христиана ощетинилась, но тут же одернула себя, сознавая полномочия медика короля Англии. На миг потупила взор в знак признания этого факта, а затем поглядела ему в лицо, твердо вознамерившись, чтобы ее резоны были выслушаны.

– Моя впечатлительность не станет помехой, мессир, я уже помогала вам искупать его и смыть свернувшуюся кровь из этих ран. Его тело не тайна для меня. Я ухаживала за ним последние три дня почти не смыкая глаз. Я не отходила от него ни на минуту. Я обязана сему юноше своей жизнью, как и ваш принц. Я лишь униженно прошу попытаться спасти его от исковерканной полуслепой образины огра. Дабы черты его не оттолкнули короля Эдуарда и его сына, буде они увидят сего юношу снова. У меня есть тонкая шелковая нить, которая стянет кожу плотно.

Господин Джордан поглядел на нее, а затем на Бланш д’Аркур.

– Девушка в вашем попечении, моя госпожа. Всегда ли она столь дерзостна?

– Боюсь, что да, но беды-то оттого не будет, так ведь?

– Так, – вынужден был согласиться лекарь, кивнув головой. – Добро, я наставлю вас, а коли вы убережете его лик и он не будет напоминать лопнувшую перезревшую сливу, честь, разумеется, достанется мне.

– А коли я оплошаю, мессир, то провозглашу, что удеяла сие без вашего ведома, – отвечала Христиана.

– Тогда договорились. И коли он выживет, чаю, сей юнош осознает, какое ему ниспослано благословение, коли король и прекрасная юная женщина столь пекутся о его благополучии.

Час за часом наблюдала она, как медик стягивает края ран узелками, будто брюхо молочного поросенка для жаркого. Работа грубая, но результативная. Когда королевский лекарь закончил свою работу, она осталась одна с аптекарем господина Джордана, помогла ему влить струйку зелья из болиголова и мандрагоры между губами Блэкстоуна, чтобы унять боль.

Затем Христиана бережно стянула края пореза на его лице. Под горло подкатила желчь, но она выплюнула ее на устланный тростником пол, уняла дрожь в руках, а затем медленно и очень неспешно воткнула иглу в его кожу.

Уврачевав раны Томаса, господин Джордан вернулся в английскую армию, осаждающую Кале. Сэр Готфрид организовал вооруженный эскорт, дабы сопроводить своего племянника Жана д’Аркура вкупе с его семейством и горсткой переживших бойню воинов его свиты дальше на юг, в замок д’Аркур, где семейство укрылось за его надежными стенами. Французская честь и гостеприимство предписывали, дабы граф Жан д’Аркур, оставшийся в живых сын, а теперь и глава династии, велел своим домочадцам проявлять уважение к Томасу Блэкстоуну – более не йомену [22] Свободный мелкий землевладелец, сам обрабатывающий свою землю. -лучнику из Центральной Англии, ибо королевский сын посвятил его в рыцари. Сия честь, жалованная монаршей дланью за доблесть на поле брани, приносит более высокое положение, нежели любые другие добродетели. Пусть сэр Готфрид, дядюшка Жана, и сражался против собственного рода, взяв сторону англичан, но верность Жана собственному отцу в сражении при Креси была проста и неколебима – честь во имя собственного отца.