Дэвид Гилман - Бог войны

Луи де Витри – всего лет на шесть старше Блэкстоуна, но, подобно д’Аркуру, сын и наследник одной из величайших нормандских фамилий – уступил увещеваниям друга, вернувшись на свое место у камина, но смотрел теперь только в огонь.

Д’Аркур повернулся к Томасу:

– С подобной дерзостью нам почти не приходится сталкиваться, Томас.

– Прошу прощения, мессир. Я вовсе не хотел никого оскорбить. Я лишь говорил нелицеприятно.

– Штука в том, Томас, что все твои оправдания звучат совершенно неискренне, – без гнева заметил д’Аркур.

Один из мужчин постарше подлил себе вина, но Блэкстоуну выпить не предложил.

– Мы бились со свирепостью, которая должна была смести вашего английского короля и его войско обратно в канаву, разделяющую наши две страны. Наше унижение куда болезненнее полученных ран, – проговорил он.

Последовало нарочитое молчание, означавшее, что Томас должен ответить.

– Наш король предупредил нас о вашей свирепости, мессир де Менмар. Он сказал, что вы – величайшее воинство христианского мира и сокрушите нас, если мы дрогнем.

– Что не снимает вопроса: почему вы не дрогнули перед таким ошеломляющим перевесом в силе? – вопросил Ги де Рюймон.

Блэкстоун не мог найти очевидных причин для подобного допроса, но понимал, что его ответы важны для этих вспыльчивых и необузданных людей.

– У нас было очень большое преимущество перед вами.

– Да, у вас были лучники, убивавшие издали. В том нету чести, – подал голос один из других.

– Если бы вы прорвали наши ряды, как сделали это местами, то перебили бы лучников, потому что у нас не было средств защиты от вас. Потому-то мы и убивали вас быстро, как могли, и без пощады, да и ваш король поднял орифламму против нас. Перестали бы вы убивать нас, сдайся мы на вашу милость? Навряд ли. А наши рыцари лучше снаряжены для схватки, чем вы, – заявил Блэкстоун.

– Ублюдок! – выплюнул де Фосса, делая шаг к Томасу, поспешно вставшему, чтобы иметь возможность оборониться.

– Уильям! – осадил его д’Аркур, заставив порывистого рыцаря сдержаться.

На миг воцарилось молчание. Блэкстоун понял, что зашел слишком далеко.

– Не то чтобы они были храбрее. Но их отвага была испытана неоднократно. Они набрались опыта на Шотландских войнах и были преданы своему королю.

– А мы нет? – справился Анри Ливе.

– Вы нет, мессир, не в той же степени.

– О, раны Христовы, Жан! Зачем здесь среди нас этот бессердечный душегуб? – подал голос другой аристократ.

– Затем, – отрубил де Гранвиль, – что он был там, лицезрея нашу мощь. Он видел сражение и как оно разыгрывалось. И он англичанин, думающий не так, как мы. Объяснитесь.

– Я не располагаю мудростью короля или принца, равно как и любого из латников, сражавшихся с вами. Я могу вам поведать, что слышал и видел, господин. Мой король избрал место для боя. Вы не обеспечили стрелкам никакой защиты. Вам не терпелось убить нас.

– Бога ради, что сие означает? Теперь ты еще и оскорбляешь нас своими издевками, Блэкстоун?! – вскричал де Фосса.

– Сие означает, что вы служили своему королю не так, как мы служили своему.

На сей раз пожилой мессир де Менмар схватил де Фосса за руку, чтобы удержать на месте.

– Держите себя в руках, проклятие! Или ступайте сидеть при женщинах и слушать их суды да пересуды. Сей человек и иже с ним учинили нам великое побоище. Наших дворян удерживают ради выкупа, наш король зализывает раны за стенами Парижа. Мы можем кое-чему научиться у этого презренного лучника.

– Каковой, как сказал Жан, доказал свою отвагу ничуть не менее всякого из ныне присутствующих, – признал Анри Ливе.

– И более не являющийся стрелком, – присовокупил Ги де Рюймон. – Поведайте нам, что вы имеете в виду, господин Блэкстоун.

Блэкстоун совладал со своим дыханием, беря под контроль панику, грозившую охватить его при виде такого сонма нормандских военачальников.

– Господа, насколько я понимаю, вы сражались за свою честь, и только за свою честь. Вы сражались вместе, как семьи, как люди, состоящие в кровном родстве друг с другом и состязающиеся с остальными за то, кто перебьет нас, англичан, первым. Вы не могли допустить, чтобы вас лишили бранного дня, – и это нетерпение и сгубило вас.

Все воззрились на Томаса пристыженно, будто получив нагоняй.

Блэкстоун не стал дожидаться дальнейших расспросов или вызовов. Надо поведать этим могучим французам, как их высокомерие довело их до разгрома.

– Нас созвал верховный повелитель. Он обратился к нам всем. Он приблизил нас к себе, и мы бились за него, и только за него. – Все молчали. Ни один не отводил глаз от Томаса. Сказанное попрало их гордыню. – Наш король был более велик, – произнес он и умолк в ожидании очередной отповеди. Та не заставила себя ждать.

– Не тебе оскорблять короля Франции! – резко бросил Луи де Витри.

Голоса собравшихся снова гневно возвысились, каждый старался перекричать другого, но Блэкстоун уже лицезрел подобных, под громовой топот копыт несшихся на него на могучих боевых конях. Их злые слова безвредны. Только Жан д’Аркур и мессир де Гранвиль не раскрыли рта, и Томас заметил, как они переглянулись. Этот взгляд сказал, что оба знают, насколько правдивы слова юного рыцаря.

Блэкстоун встал, и по некой непонятной причине все смолкли.

– Великий король не проигрывает великих сражений, – спокойно обронил он.

Помедлив, отвесил поклон Жану д’Аркуру, ответившему кивком, давая Томасу дозволение удалиться. Больше сказать в этот вечер юному лучнику было нечего.

Как только двери за ним закрылись, холодный ночной ветер выстудил промокшую от пота рубашку, льнувшую к телу. Блэкстоун ощутил, как туго свитое напряжение наконец отпускает, и, опершись о стену, сделал глубокий, медленный вдох, пытаясь постичь, что же именно только что разыгралось в этой комнате. Он бросил вызов, а то и оскорбил высокопоставленных людей, знающих его личность и, наверное, остающихся его врагами. Но ни один не ударил его, ни один не потребовал, чтобы Жан д’Аркур вышвырнул его из этих стен. Блэкстоун удержал позиции, не сдав ни пяди. Сила бурлила в нем.

Перемена произошла в нем самом.

И ее привкус заставил его улыбнуться.

Стоя у окна, Жан д’Аркур смотрел вниз, где конюхи и пажи готовили лошадей к дневной охоте. Сбоку, почти вне поле зрения хлопочущей дворни, он увидел Блэкстоуна, проделывающего свой учебный ритуал. Англичанин появлялся там изо дня в день, и д’Аркур втайне наблюдал за ним со времени прибытия гостей. Он и не подозревал, что ему будет недоставать занятий с Томасом. Товарищество мастер – ученик сковало вместе двух людей, вынужденных жить в стенах одного замка. Вчера вечером на собрании в библиотеке он дал Томасу Блэкстоуну свободу слова, и англичанин задел его гостей за самое живое. Теперь д’Аркур гадал, не взбунтуются ли эти люди против долгосрочных планов, выстроенных им и де Гранвилем для Томаса Блэкстоуна. С баронами предстоит еще многое обсудить, но нужно ступать осторожно, ибо выдача даже их разговоров означает верную смерть от рук короля Филиппа. Английский король обещает многое, но война еще не закончена, и нормандцам нужно управлять собственной судьбой. Планы д’Аркура – не более как блуждающий огонек, неуловимый непоседливый дух, как и его виды на Блэкстоуна. Они еще не сформировались, но сулят надежду на исполнение. Юный обученный латник в сердце Нормандии, пребывающий в фаворе у английского короля, в надлежащее время может славно послужить интересам короля Эдуарда и французов, взявших его сторону. Но не сейчас. Помышлять использовать Томаса в роли орудия их амбиций сейчас преждевременно.