Дэвид Гилман - Бог войны

Его великий род ведет свое происхождение от самого Бернара Датчанина, коему были пожалованы земли, ставшие Нормандией. Один из его праотцев – сир д’Аркур – командовал лучниками, сражавшимися на стороне Вильгельма Завоевателя, незаконнорожденного герцога Нормандии, когда тот узурпировал английский трон. Другой, Робер II, отправился с Ричардом Львиное Сердце в Крестовый поход и служил его верным и ценным дружинником. То, что его отец и дядя мессир Готфрид раскололи семью из-за преданности разным государям, стало раной, заживать которая будет дольше, чем ранения, понесенные юным англичанином. И более болезненной. Его отец, старомодный, гордый и надменный, относился к слабому французскому королю с пребрежением, но ни разу не поколебался в своей верности короне. Он был комендантом Руана, величайшего города Нормандии. Сын умолял отца поддержать мессира Готфрида. Английский король имеет законные права на французский престол. Но глубоко укоренившаяся гордость отца преподнесла ему сюрприз. Жан д’Аркур, тридцати лет от роду, был силен и поджар, способен биться часами кряду, но удар старика обрушился столь стремительно, что поверг Жана на колени. Честь нормандца принадлежит только ему и не предназначается для продажи в доме терпимости, презрительно бросил ему отец. Жан ушел бы с мессиром Готфридом, но долг повелевал ему быть при отце. Вот так брат выступил против брата на поле брани. Жестокость сражения не поддается описанию, и когда отец пал, Жан беспомощно взирал, как он умирает с лоснящимся от крови мечом, с поднятым забралом, кровью, выступающей между зубов, когда его пронзили стрелы. Он рухнул вместе со своим жеребцом, и изрытая земля приняла его, как языческого духа, отказываясь отпустить его умирающее тело, пока облаченные в доспехи кони следующей шеренги не попрали его копытами, швыряя и растаптывая его тело в изувеченную кровавую массу с торчащими костями.

Рука Жана отыскала нужный документ. Он обратил лицо к мокрому до нитки Блэкстоуну, стоявшему спиной к теплу очага, ожидая позволения приблизиться. Уже одно это – сущее воплощение высокомерия и дерзости, осознал д’Аркур. Томас никому не доставит удовольствия увидеть, что он в чем-то нуждается. Что ж, д’Аркура это вполне устраивает. Он не ощутил сострадательного порыва. Бывали минуты, когда воспоминания подстрекали его наказать английского лучника, а не помочь ему, и содержание Блэкстоуна под своим кровом породило раскол между ним и друзьями – дворянами, которых ему нужно привлечь на свою сторону. Потребовалось несколько мгновений, чтобы д’Аркур подавил свой докучный гнев, но он напомнил себе, что вести войну – значит рисковать. Удача покинула их под Креси, и один юный англичанин, вверенный в его попечение, не может быть мальчиком для битья за унижение всей нации. Кроме того, неохотно признался он себе, характер и отвага Блэкстоуна заслуживают уважения.

Он швырнул свиток Томасу.

– Тебе не требуется умение читать, чтобы понять это, – сказал он, присоединяясь к собакам у камина, пока Блэкстоун разворачивал свиток. – Мои предки привезли это, когда сражались с сарацинами. Те понимали человеческое тело куда лучше, чем мы. По сравнению с ними наши лекари – невежественные крестьяне. Ты умеешь понимать строительные планы, так что сумеешь разобраться и с этим.

Он уповал, что дает Блэкстоуну недостающий краеугольный камень для его боевого искусства. В руках лучника был выцветший рисунок обнаженного мужчины с вытянутыми руками, касающимися описывающего его круга. Другая линия пересекала его торс в талии, а две сходные линии шли через тело мужчины от каждого плеча через бедра. Внутри каждого сегмента были показаны жизненно важные органы – сердце, легкие, печень, желудок – это был чертеж безупречного храма Господня.

– Понимаешь? – спросил д’Аркур.

– Это геометрия, – ответил Блэкстоун.

– Это ересь. Святая Церковь запрещает анатомирование, но сие было сделано мусульманским медиком до рождения моего отца. Теперь, сражаясь с человеком, думай об этом и бей соответственно. Оставь его себе. – Он отвернулся; он дал юному лучнику все, что требуется для эффективного убийства.

– Твоя нога уже готова для поездки верхом? – осведомился д’Аркур.

– Полагаю, что так, мессир, – с искренним чаянием поведал Блэкстоун.

– Тогда ее надобно испытать. Настало тебе время покинуть эти стены. Я велю конюху выбрать тебе коня, который тебя не сбросит.

Блэкстоун едва осмеливался поверить своей удаче. Наконец-то ему дана свобода покинуть замок; и не только это, но и возможность присоединиться к охоте.

– Добро, Томас, ступай смой грязь и переоденься. Возьми чертеж к себе в комнату, дабы изучить его позже.

– Спасибо вам, – произнес Блэкстоун, не в силах отыскать иных слов, чтобы выразить благодарность за сарацинский чертеж и шанс выехать из замка. – Но я ни разу не пускал в ход копья против вепря – да и вообще против кого бы то ни было, коли уж на то пошло.

– Тебе и не придется. Тебе понадобится только личная защита. Возьми свой меч. Поедешь с женщинами и пажами.

Сердце Блэкстоуна упало.

– С женщинами? А нельзя ли мне поохотиться с мужчинами?

– Не испытывай мое великодушие, Томас. Женщинам потребуется защита сзади. Ты с пажами сумеешь обеспечить ее, как ты полагаешь?

Так что Блэкстоун смыл с тела запах пота и сменил платье, но ехал позади вместе с женщинами, следовавшими за своими рыцарями. Д’Аркур подыскал ножны для Волчьего меча, теперь свисавшего с луки седла. Томас впервые вынес меч за порог комнаты и теперь чувствовал странную смесь гордости и смущения. Прежде чем вложить остроконечный клинок в футляр, он ощутил укол нерешительности. Сэр Гилберт учил его держать меч наготове, но это не сражение, и выставлять чудесное оружие напоказ вовсе не требуется. На несколько волшебных мгновений он ощутил идеальный баланс оружия; груз, помещенный под гардой, позволял клинку делать свою работу. Жалко было скрывать такую красоту, но он сунул клинок в ножны.

Еду и напитки везли пажи, и старшим из них, включая и десятилетнего Гийома, поручили задачу расстелить одеяла и покрывала для полуденного подкрепления сил, в котором примут участие и охотники. День будет коротким, и светило скроется через несколько часов, но для пикника под чистыми, как сапфир, небесами собрали дрова и развели костры. Поднялся крик, когда из рощицы на поляну выгнали косулю, и женщины пришпорили коней, чтобы ринуться следом за мужчинами. Напуганное животное заметалось влево-вправо, зигзагами скача прочь от орущих людей. Собаки выли, но выжлятники [24] Псари при гончих. сдерживали их. Косуля – легкая добыча. Женщины ободряюще кричали.