Дэвид Гилман - Бог войны

Его окатило смрадом мерзкой жидкости. Откатившись в сторону, он поднялся на колено, твердя себе, что еще жив, а если клыки и полоснули его, боли он еще не ощутил. Пробежав еще шага три, кабан обрушился рылом в глубокие папоротники, лягаясь задними ногами в попытке найти опору, испустив жалобный, скрипучий вопль из своей разверстой пасти. Меч Томаса попал ему в грудь, а его разгон вогнал отточенную сталь еще глубже во внутренности.

Ступив вперед, Блэкстоун взмахнул мечом по высокой стремительной дуге и отсек ему голову.

Мгновение постояв над убитым зверем, он опустил руку к своей тунике и бриджам. Кровь и жизненные соки принадлежали не ему. Руки вдруг затряслись, и он опустился на колени, вытирая клинок о листву, ссутулившись в ожидании, когда слабость минует.

Уильям де Фосса, продравшийся сквозь деревья, беспомощно наблюдал, как юный англичанин встречает нападение вепря. Как только Блэкстоун прикончил кабана, де Фосса спешился, избавил лошадь друга от страданий ударом ножа, а затем помог д’Аркуру выбраться из-под мертвого животного. Вскоре подоспели и остальные. Спешившись, Луи де Витри увидел, что больше ничего нельзя поделать, картина бойни говорила сама за себя и в разъяснениях не нуждалась. На поляну выехала Бланш д’Аркур, понукая свою упирающуюся лошадь, всполошенную запахом смерти. Вознося благодарения Господу, муж и жена обнялись. Поднявшись на ноги, Блэкстоун, не задумываясь, поднес свой талисман к губам и поцеловал кельтскую богиню в благодарность за защиту. Быть может, подумал он, Бог дозволяет ангелам и богиням распоряжаться в его царстве, дабы они могли прикрывать подобных ему, постоянно грешащих недостатком усердия в молитвах и питающих сомнения в его существовании. Очистить испачканный клинок нехитро, и когда он распустил змеиный узел и повернул запястье, клеймо бегущего волка под гардой будто пришло в движение, бросаясь на жертву. Блэкстоун пятерней прочесал спутанные волосы, прилипшие к крови на лице, а затем утер руку.

Собрались слуги и оруженосцы, псари взяли издохших собак на руки, а Анри Ливе приказал им уложить погибшего на телегу, чтобы доставить его в замок для погребения.

Бланш повернулась к Блэкстоуну.

– Есть старая французская поговорка, Томас: «Благодарность – память сердца». Прими мою благодарность.

Чуть отстранив жену, Жан д’Аркур заковылял к Блэкстоуну на глазах у всех.

– Ты не ранен, Томас?

– Нет, мой господин, но от меня смердит, – ответил он, недоумевая, к чему смущенно городит подобную чушь.

Улыбнувшись, д’Аркур взял Томаса за плечи и притянул его лицо к себе. Дабы облобызать в обе окровавленных щеки.

Блэкстоун едва смел поверить, что удостоен знака дружбы и любви, которые не раздают налево и направо.

– Надо быть живым, чтобы обонять собственный смрад, мой друг. Тебе нужна горячая ванна, надушенная ароматом сухих лепестков роз и лаванды.

– Я не принимал ванны ни разу в жизни, мессир, – промолвил Блэкстоун.

– Тогда самое время, – сказал ему д’Аркур.

К моменту возвращения охотничьего отряда в замок ни мертвые собаки, ни погибший псарь уже нимало не заботили дворян. Заменить виллана проще, чем собак; куда важнее, что рождественский стол украсит добытая голова вепря, а его туша будет поджарена на вертеле. Слуги возрадовались благополучному возвращению своего господина, и дворецкий воздал хвалу охотничьей сноровке своего господина. Когда женщины удалились, чтобы заняться своим платьем, д’Аркур, не обращая внимания на боль в ноге, триумфально протопал вверх по лестнице, будто победоносный Цезарь. И обернулся к Блэкстоуну, стоявшему у конюшен.

– Томас! Мы передохнем, а после молебна отобедаем. Присоединишься к нам? Конечно же да! Боже мой, вот зададим праздник!

Ответа он дожидаться не стал, да тот и не сорвался с губ Блэкстоуна. Он бы предпочел остаться в гуще хлопот среди конюхов и конюшенной прислуги, принявшихся ухаживать за лошадьми. Христиана осмеяла его, а после убийства пробовала подойти, но он отвернулся от нее, чувствуя поселившееся глубокое, тревожное неудовлетворение. Запах конюшен и пота лошадей вызвал у него желание взяться за уздечку и энергично растереть коня соломой. Во рту тяжкий запах животных смешивался с затхлым металлическим привкусом крови. Жизнь сельского каменщика покидала его, будто блекнущее сновидение. Медлительная, живая смерть, где не за что уцепиться. Даже слуги д’Аркура, лихорадочно трудившиеся во исполнение требований своего владыки, видели в нем чужака. У них тоже есть своя иерархия. Старшие отроки пинали и лупили младших, а конюхи, не стесняясь в выражениях, распекали прислугу. Повинуйся и живи во страхе.

Погрузив рукоятку Волчьего меча в поилку для лошадей, он оттер засохшую кровь. Я залег на ничейной земле между двумя армиями, думал он, наблюдая, как пажи усердно чистят оружие своих господ, как прислужники рьяно чистят и кормят лошадей, а затем меняют им подстилку, вилами наваливая в стойла свежее сено. Принялся тереть крепче, указательным и большим пальцами сковыривая темные пятна. Ты один, Томас Блэкстоун, и лучше тебе научиться принимать это, твердил назойливый голос в голове. Ты не аристократ и не крестьянин, ты существо, рожденное из крови и страха. И гнева, не забудь про гнев, сказал он себе. Тряхнул головой, отвечая на собственные сомнения: я всегда останусь каменщиком и лучником. Мне незачем присоединяться к чужой охотничьей своре. Я буду делать то, чего ждали бы от меня отец и сэр Гилберт.

Гийом Бурден принес для чистки седло и сапоги Анри Ливе.

– Мессир Блэкстоун, не почистить ли ваш меч? – склонив голову, предложил он.

– Господин Бурден, что понуждает вас жаждать услужить мне? – поглядел Томас на пышущее угодливостью лицо отрока. – У тебя хватает работы и для собственного господина.

– Это было бы честью, мессир Томас, – ответил мальчик.

– Господин Ливе – вся твоя семья? Ты сирота?

– Да, мессир.

– Знал ли ты утешение матери?

– Только когда мне было шесть, мессир Томас, а потом она умерла, и дядя вверил меня доброму рыцарю и дворянину, каковому я служил, когда вы нашли нас в замке Нуайель.

– Ты был на переправе в Бланштаке? – Блэкстоун уже знал ответ. Как еще мог получить рыцарь напуганного мальчонки такие тяжелые ранения? Но спросить стоило, чтобы поглядеть, напустит ли на себя отрок фальшивую браваду – как многие другие.

Мальчик кивнул, и это воспоминание затуманило его взор тенью страха.

– Тебе было страшно? – спросил Блэкстоун.

Тот снова кивнул.

– Я стыжусь своего страха, мессир Томас.

Блэкстоун вгляделся в него долгим взглядом.

– Не надо. Ты можешь использовать его. Обратить себе на пользу. Это лишь зверь, прячущийся в кустах. Выгони его – и он либо погибнет, либо убежит. Никогда не стыдитесь страха, господин Бурден. – Он ободряюще улыбнулся мальчику, ощутив тянущую боль в свежем шраме на лице. – Сегодня мне помощь с мечом не нужна. Может, в другой раз.