Дэвид Гилман - Бог войны

Склонив голову, Гийом принял отказ от услуг. Блэкстоун вспомнил, что когда сам был в том же возрасте, отец учил его натягивать свой боевой лук, хотя ни о каких войнах или убийствах он тогда и не помышлял. То были долгие, трудные дни в каменоломне с регулярными побоями от мастера-каменщика, но после на просторных лугах, где прохладная тень дубов и ясеней давала убежище от летней жары, был смех и веселая возня с братом, знавшим, где дикие пчелы делают свой мед и где притаились среди травы гнезда жаворонков с яйцами… Вожделенная жизнь, теперь более далекая, чем его родное село.

Томас зашагал обратно к замку, и когда он проходил мимо работников конюшен, те оставляли свои дела, чтобы поклониться ему.

Та жизнь давно миновала.

Блэкстоун вернулся в свою комнату, где в деревянной бадье, выстеленной полотном, исходила паром горячая вода, распространяя отчетливый аромат розмарина и лаванды. Горело не меньше дюжины свечей, на кровати было разложено свежее белье и дублет, а рядом шерстяные носки и чистые сапоги. Томас поглядел на слугу, стоявшего склонив голову, держа перекинутые через согнутую руку полотенца.

– Марсель, что это?

– Вот ваша ванна, мессир Томас.

– Это я вижу, но что ты тут делаешь?

– Я ваш прислужник, мессир Томас, – ответил слуга.

– Для чего? – поинтересовался Блэкстоун, кладя меч на подоконник и открывая окно, чтобы впустить холодный воздух в благоухающую комнату.

– Помочь вам разоблачиться и выкупаться, господин.

Стащив с себя окровавленную тунику, Томас покружил горячую воду рукой и поднес кончики пальцев к губам.

– На вкус будто лекарство.

– Жара и травы очищают тело, – сообщил Марсель.

– Значит, ты ее пробовал?

Выражение лица Марселя, шокированного столь провокационными вопросом, красноречиво поведало, что он никогда не погружал свое тело в такую роскошь.

– Ладно, Марсель, – кивнул Блэкстоун, – можешь идти. Я способен раздеться сам и, осмелюсь предположить, забраться туда, не утонув.

– При всем моем уважении, коли я вам не послужу, как велел мой господин д’Аркур, меня выпорют.

Эта тупиковая ситуация не оставила Томасу выбора.

– Встань… там, – указал он куда-то подальше. – Я разденусь и заберусь в воду.

Склонив голову, Марсель отступил к задней стороне деревянной ванны, пока Блэкстоун сбросил одежду и медленно опустился в горячую воду. Это было совершенно новое ощущение, и когда вода достигла верха груди, ее объятья вытянули ломоту из ноющих мышц, а ароматный пар очистил ноздри от вони убийства. С протяжным вздохом откинув голову, он никак не мог отделаться от образа жирной свиноматки, с наслаждением валяющейся в грязи.

Макнувшись с головой, он принялся скрести свои длинные спутанные волосы. Марсель, внезапно выросший рядом, вручил ему брусок мыла. Краткий момент нерешительности, когда Томас поднес брусок к носу, позволил Марселю сделать небольшие жесты, указывающие на голову и пах.

– Может, я и простолюдин, Марсель, но я знаю, что это такое и для чего. Мне уже доводилось мыть собственные волосы и яйца.

Марсель снова отступил, пока Блэкстоун натирал бруском мыла свои спутанные волосы, потом снова погрузился под воду с головой. Когда же наклонился вперед, Марсель принялся мыть ему спину, загодя прося прощения, прежде чем Томас успел отчитать его.

– Мне отдан приказ, мессир Томас. Заклинаю вас, пожалуйста, позвольте мне исполнить свои обязанности. Рука мессира д’Аркура бывает тяжелехонька. Когда вы будете готовы, я вас вытру.

– Марсель, если я дам честное слово, что не скажу нашему господину д’Аркуру, позволишь ты мне хотя бы вытереться самому? Я ж не окаянное дитя.

– Как пожелаете, мессир Томас. Спасибо вам за вашу доброту. А теперь будет мне позволено закончить тереть вам спину?

Уступив, Блэкстоун наклонился вперед, признавшись себе, что ощущения от ванны не лишены приятности, но видел он и недостатки в злоупотреблении ею. Пожалуй, Рождество – достаточно хорошая оказия, но более частые ванны могут подорвать силы.

Энергичное растирание отдраило ему шею и плечи и перешло на тугие мышцы, наработанные годами трудов в каменоломне и натягивания боевого лука. Мысли его блуждали, обратившись к тому, какой его жизнь может стать в будущем. Выбор у него небогат. Если он поднатореет с мечом, то может на родине в Англии обратиться к кому-нибудь из баронов. Быть может, стать управляющим поместьем или бейлифом. Он умеет читать и писать и может постоять за поместные интересы владыки. Но роль орудия взыскания очередных налогов или поборов с тех, у кого и так почти ничего нет, заставит его исполнять эти обязанности с запинкой. Ответ очевиден: когда он покинет эти стены, для него остается только солдатская жизнь.

Движения Марселя стали мягче, прижимая теплую ткань к его шее и плечам, а затем пальцы пробежались по его волосам.

– Марсель, если ты продолжишь подобным манером, я усну и утону здесь. Что тогда скажет твой повелитель?

– Не знаю, – ответила Христиана, обходя его, чтобы оказаться в поле зрения. – И что же он скажет, господин?

Блэкстоун дернулся так, что вода плеснулась на пол. Марсель скрылся. Томас едва сумел выдавить жалкое: «Христиана».

Она закрыла окно. Ее соски уже натянули нательную сорочку – ее единственное одеяние. Она задула некоторые свечи, так что свет оставшихся в углубившемся мраке озарял их теплым желтым сиянием.

– Разве мой господин может утонуть? – спросила она.

Блэкстоун тряхнул головой.

Он не мог отвести глаз от выпуклостей ее грудей. Он воображал Христиану обнаженной с того самого дня, когда переправил ее через реку.

– Неужели мой господин молчит, будучи по-прежнему во гневе на глупую женщину? – ласково спросила она, сбрасывая сорочку. Зачастившее сердце Блэкстоуна заставило его хватать воздух ртом, когда она опустилась в воду. Он ощутил прикосновение ее ног, а руки коснулись его лица и поднесли его губы к своим.

Полнота ее грудей коснулась его лица, когда она склонилась вперед, и он жадно стиснул их, впившись в сосок, как изголодавшийся. Охнув, она отстранилась. Желание, переполнившее ее тело, оказалось таким же ошеломительным, как его вожделение к ней. Блэкстоун обхватил ее руками – не слишком крепко из страха развеять чары. Ее груди прижались к нему, и он ощутил, что сердце Христианы бьется так же часто, как его собственное. Рассудок понукал его растянуть момент, насладиться им как можно дольше. Накрыв ее груди ладонями, он дразнил напружинившиеся соски языком, а потом раздвинул ее ноги, чтобы добраться до нее. Прошли мучительные мгновения, прежде чем он коснулся ее лона, а затем, когда она охнула, охватил ее своими объятьями и поднялся вместе с ней из воды.