Дэвид Гилман - Бог войны

– Встань. Встань. Для этого есть время и место, Томас, а сейчас ни то ни другое.

Поднявшись на ноги, Томас бросил взгляд на графиню, обратившую лицо к огню.

– Ну? И что же ты скажешь в свое оправдание? – требовательно вопросил д’Аркур.

Мысли Блэкстоуна понеслись стрелой. Может, попытаться покривить против правды? Можно принять позор на себя, сказав, что взял ее силой.

– Я не знаю, что сказать, господин, – промямлил Томас в попытке выиграть время.

– Обычно ты работаешь языком без проблем, – буркнул д’Аркур, выждав еще минутку. – Ты не почтил нас вчера своим присутствием. Нешто я должен сносить постоянные оскорбления? Я что, должен и дальше прощать твои проступки? – в сердцах бросил он.

Вероятно, подумал Блэкстоун, истина им неизвестна, так что кривду можно подправить.

– Я уснул, господин.

– Что? – переспросил д’Аркур, будто не расслышал.

– Из-за ванны. Она убаюкала меня, я такого ни разу не испытывал. Ее тепло охватило меня. Осмелюсь сказать, дневные события утомили меня сильнее, нежели я подозревал.

Д’Аркур приблизился к нему, а потом зашел за спину, нюхая воздух.

– Ты до сих пор пахнешь лавандой, Томас. И чем-то еще, – заключил он.

Томас не шелохнулся.

– Это лепестки роз, мой господин, – вступила Бланш. – Их масло просачивается в воду.

На миг Блэкстоуну показалось, что д’Аркур ей не поверит. Потом тот кивнул.

– Я рад, что ты насладился, Томас. Я расспросил Марселя нынче утром. Он сказал, что оставил тебя в ванне. Что ты приказал ему уйти.

– Точно так. Я не люблю, чтобы мне прислуживали, господин.

– Что ж, я влепил ублюдку затрещину за то, что покинул тебя. И в моем доме мои желания не оспариваются. Я предложил тебе дружбу за то, что ты сделал. Ты должен сносить мои выражения благодарности. Я гордый человек, Томас. Этого я изменить не в силах. Никто из нас не в силах.

Блэкстоун склонил голову в знак согласия.

– Тогда могу я просить вас о благосклонности, господин?

– По дружбе – да.

– Не приглашайте меня трапезничать с вами и дворянами. В столь возвышенной компании мне неуютно. Я грубый человек и иным стать не могу, хоть вы с моей госпожой и учите меня манерам. Заклинаю вас, позвольте мне вкушать трапезу в одиночестве.

Д’Аркур уже выпустил пар, и его негодование на Блэкстоуна выдохлось.

– Ты ел нынче утром? Нет. Так я и думал, что нет. Я следил за тобой. Каждый день, Томас. Ты думаешь, ты единственный, кто не страшится холода? Что ж, тут ты заблуждаешься. Я здесь. Каждый день. Каждый раз, когда ты машешь десницей, я наблюдаю, – быстро отбарабанил д’Аркур, сам отвечая на собственные вопросы. И положил ладонь Блэкстоуну на плечо, внезапно смягчившись. – Я пытаюсь облегчить твое пребывание. Коли я должен исполнить свои обязательства перед вашим королем, я открываю свои двери и сердце. Тебе нужна компания людей, разумеющих в войне. А мы научились допускать в свой круг подобных тебе. Ну-ну, не выпячивай грудь, чувствуя себя уязвленным, ты и без того достаточно широк в плечах, Господи Боже. Мы все должны научиться не оскорбляться настолько легко. Все до единого. Ну, и что же мне с тобой делать?

– Позвольте мне выезжать в одиночестве. Я хочу посмотреть окрестности и деревни.

– Ты не нищенствующий монах, Томас, ты воин.

– Тогда мне еще важнее знать характер местности.

– У этих англичан, – повернулся д’Аркур к жене, – ответ найдется на что угодно. Они виртуозные лжецы; их аристократы скрывают свою двуличность хорошими манерами, и в сражении их простолюдины прикрываются таким щитом пренебрежения к благородству происхождения, подобного коему я еще не встречал. – Он кивнул Блэкстоуну. – Одевайся, найди себе коня и можешь езжать.

– Я искренне благодарен вам, господин.

– Ну, может, и не будешь так благодарен, когда я пошлю с тобой эскорт. – Пригубив вина, он схлестнулся с Блэкстоуном взглядом. – Я верю тебе, Томас. Ты спас мне жизнь. Но я не могу позволить одинокому англичанину разъезжать по моим владениям. Если на тебя наткнутся королевские люди, нам придется им солгать и сказать, что ты наш пленник. Понял?

– Да. Благодарю вас.

– Сомневаюсь, что ты напорешься на более кровожадного вепря. Ты уже убил легенду этих краев. Разве что у него остались родственники. Будь поосторожнее с семьями, Томас, они бывают злопамятными.

Блэкстоун не мог понять, не служат ли эти слова завуалированным предупреждением. Может, д’Аркур сообщает, что несмотря ни на какие отношения между ними попрание чести его семьи никогда не будет забыто? Отвесив поклон, он удалился. Д’Аркур подбросил в огонь еще полено. Бланш, улыбнувшись, протянула ему руку.

– Вы добрый человек, муж мой. Вы щедры и великодушны.

Он поднес ее руки к губам.

– И я не дурак, Бланш. Он взял ее. Я почуял это на нем.

Из-за стен послышались крики – это часовые задержали людей, возвращавшихся из леса с дровами, нагруженных, как вьючные животные, на дальнем конце моста, перекинутого через ров. Никто не войдет в цитадель, пока свет денницы не позволит разглядеть его черты. Однажды разбойники уже пробрались в замок, и теперь любому очевидно, что повторить эту ошибку Жан д’Аркур не позволит.

С той самой поры, когда замок был атакован и его слуг и селян вырезали, среди челяди пришлось провести ряд замен. Слугами распоряжался временный дворецкий, и было яснее ясного, что все трудятся почти без отдыха, чтобы подготовиться к празднованию Рождества. Война обошлась знати дорого, почти лишив ее ресурсов; мало того что к подобной бедности аристократы не привыкли, так заодно это привело к тому, что некоторые слуги исполняли обязанности не столь искусно.

Блэкстоуну предоставили право покидать замок, но только в сопровождении четверых вооруженных людей. Тягость невелика и не помешает ему получше приглядеться к окружающей местности на случай, если придет день, когда придется податься в бега. Когда король Эдуард огненным смерчем пронесся по Нормандии и когда сэр Готфрид привел его с остальными к замку в прошлый раз, они шли с севера и запада. Теперь же Томасу хотелось углубиться подальше на юг.

Д’Аркур пришел в конюшню, когда конюх заканчивал затягивать подпругу. При виде гнева, исказившего лицо д’Аркура, слуга съежился.

– Кто выбрал эту лошадь? – грозно вопросил д’Аркур.

– Я, – неуверенно отозвался Блэкстоун.

Схватив висевший на колышке хлыст, д’Аркур хлестнул несчастного конюха раза три-четыре, пока тот не отступил, опустившись на колено. Пока Томас боролся с собой, чтобы не броситься вперед и не схватить руку с хлыстом, наказание уже закончилось, и д’Аркур швырнул хлыст на усыпанный соломой пол.

– Возьми жеребца, – приказал он слуге, у которого на лице и шее уже проступили багровые рубцы.