Дэвид Гилман - Бог войны

Укутал ее в полотняную простынь и осушил ее тело, пока она прильнула к нему, заведя руку назад, чтобы коснуться его твердости. Поленья в камине затрещали, и Христиана подскочила с такой острой тревогой, что та передалась ему. Такая взвинченность рассмешила обоих, а потом Блэкстоун ласково толкнул Христиану на кровать.

Он ласкал ее языком, стараясь не показывать уродливый рубец шрама, но она повернула его голову и поцеловала шрам.

– Каждый шрам заслужен, и я не потерплю, чтобы ты прятал от меня хоть что-то. Никогда.

Ее нежность заставила его заколебаться. В душе шевельнулось чувство вины. Первый убитый им человек был одет в сюрко с таким же рисунком, какой она вышила на подаренном ему лоскутке. Что может их связывать? Она приняла его колебания за нерешительность юного любовника. Притянула его к себе, позволяя собственному желанию направлять ее руки к нему. Бороться с ним ее заставил не страх, а нетерпение. Все сомнения Блэкстоуна как рукой сняло. Прошлое роли не играет. Его сила удерживала ее, и он продолжал дразнить ее ласками, не давая ее ногам сойтись, пока она не заскулила, извиваясь под ним. И наконец входя в нее, он отпустил ее руки. Она прильнула к нему, издав негромкий вскрик; боль и удовольствие смешались для нее в первый раз. Блэкстоун двигался медленно, следя за ее глазами с расширенными зрачками, и губы ее трепетали, когда прижимала их к нему, извернув голову на подушке. Она будто задыхалась, словно никак не могла вдохнуть, и когда выгибала спину, пот их смешивался, ручейками сбегая между ее грудей. Она потянулась к нему, вцепившись в его шею, держась за нее, а прибой удовольствия взмывал все выше и выше, пока она в конце концов не изошла трепетным криком.

Ветер задребезжал ставнями. Близящийся рассвет пробивался из-под низких облаков. Блэкстоун всегда вставал перед рассветом, чтобы ощутить, как ночной холод отступает перед занимающимся теплом разгорающегося неба. У него стало обычаем первый час посвящать ритуалу отработки приемов фехтования, и к этому времени дом д’Аркура уже бурлил деятельностью. И это утро не будет исключением. Томас раздул огонь и улизнул из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь. Марсель скорчился в противоположной дверной нише, где и всегда. Блэкстоун подтолкнул его носком сапога, и напуганный слуга быстро пробудился.

– Тебе заплатили? – спросил Блэкстоун.

Марсель кивнул.

– Госпожа Христиана?

– Да, мессир.

– А теперь, наверное, ты доложишь своему господину.

– Мессир Томас, я принял монету вашей госпожи и дал слово, что не скажу господину д’Аркуру, – ответил Марсель, но не поднял глаз на Блэкстоуна.

– Смотри на меня, – приказал Томас.

Старик повиновался.

– А теперь повтори, что не скажешь его светлости.

– Не скажу, – повторил Марсель.

Блэкстоун удовлетворенно кивнул.

– Ступай заниматься своими обязанностями, тебе вовсе незачем видеть госпожу Христиану, когда она покинет мою комнату.

Понурив плечи в униженном повиновении, Марсель зашаркал прочь по коридору – доложить новость о том, что юный англичанин взял Христиану в постель. Его обещание Томасу неколебимо, как гранитные стены: мессир Жан д’Аркур за такие сведения спустил бы ему мясо с костей. Однако он служит графине Бланш, и как раз она велела ему следить за Блэкстоуном, чтобы доложить, когда они с девушкой совокупятся.

Блэкстоун смыл с себя пот у лошадиной поилки, проломив серебристую корочку льда на поверхности. Скоро морозы дадут себя знать, подумал он, и зимовки в этих стенах не миновать, если только не представится случай сбежать. Но теперь бегство стало куда более сложной материей.

Его желание остаться рядом с Христианой теперь стало более заманчивым, но привычка и необходимость вынудили его покинуть тепло ее объятий. Она едва шелохнулась, когда он ускользнул. Надо будет найти какое-нибудь благовидное объяснение отсутствия на вчерашнем пиру, а если он воздержится сегодня от обычая упражняться каждое утро, то Жан д’Аркур почти наверняка заподозрит, что в постели Блэкстоуна удержало нечто более соблазнительное, нежели сон. Христиана вверена в попечение д’Аркура, а лишение девушки невинности, когда она находится под протекцией опекуна, каким бы добровольным оно ни было, может оказаться куда опаснее, чем остаться один на один с вепрем-человекоубийцей. Он понимал, что должен продолжать свою рутину, как прежде, и стать более настойчивым в требовании разрешить ему проводить больше времени вне замка. В одиночку.

– Томас!

Обернувшись, Томас увидел д’Аркура, закутавшегося в плащ и манившего его из верхнего окна. Его призывают. Неужто уже раскрыли? Марсель! Вот ублюдок. Как может Блэкстоун отрицать случившееся? Он натянул поверх рубахи тунику, чувствуя, как по мокрой коже бегут мурашки от холода. Или от страха? – гадал он. Страха перед чем? Не перед телесным наказанием. Это он как-нибудь стерпит. Перед изгнанием. И утратой Христианы. Именно от этого его как морозом продрало.

Д’Аркур отвернулся от окна.

– Побольше дров, Христа ради! Пусть полыхает вовсю, никчемный боров! – прикрикнул он на слугу. Бланш в толстом зимнем платье с меховой оторочкой, стянутом у горла, сидела за столиком, вкушая холодную мясную нарезку.

– Жан, уже почти Рождество, – укорила она.

Д’Аркур с мутным от вчерашних излишеств взором налил себе бокал вина.

– И все славно повеселятся. И что? – спросил он, когда она посмотрела на него свысока.

– Богохульство, особенно сейчас, непростительно.

– Что непростительно, так это отсутствие на пиру моего проклятого английского героя. Зато полюбуйтесь-ка, вот он, в предрассветный час при свете факелов кромсает тьму. Кровь Господня, Бланш, сей человек лишен радости. – Выпив вино одним духом, он налил себе еще, выдержав нарочитую паузу. – И где же она была? – осведомился он, следя за выражением лица жены поверх края бокала.

Слуга подбросил на решетку обугленную растопку и сухие дрова, и огонь вспыхнул.

– Пшел вон, – сказал ему д’Аркур, а Бланш перебралась поближе к теплу.

– Ненавижу зиму, – сказала она. – Надо перебраться на юг. Прованс до сих пор в руках де Фуа. Ты его знаешь. Мы могли бы напроситься в гости. Это было бы чудесной переменой. Я так устала от тумана и сырости. А ты разве нет?

– Здесь мы в безопасности, Бланш. Здесь власть баронов. Итак, где же она была?

Бланш д’Аркур вздохнула.

– Я велела ей оставаться в своих покоях. Она вела себя как дитя. Оскорбила Томаса.

Жан д’Аркур воззрился на жену, солгавшую не моргнув глазом.

– Мессир? – произнес Блэкстоун, переступая порог и опускаясь на одно колено. Д’Аркур обернулся.