Бьянка Питцорно - Французская няня

— Софи говорит, что Адель без ума от вашей смородины.

Старушка довольно улыбается.

— Да уж, в колледже такой не дадут, — продолжает Олимпия с деланным сочувствием. — Вот был бы сюрприз для девочки, если бы по прибытии мы вместе с ее багажом достали из кареты корзиночку этих прекрасных ягод! Они бы напомнили ей о Торнфильде и его добрых обитателях.

— Прекрасная мысль! — восклицает миссис Фэйрфакс. — Дженнаро, скажите Софи, что я разрешаю ей пойти в сад и нарвать столько смородины, сколько она сочтет нужным.

Ой. Мы же не меня хотели услать подальше от кареты! Мы быстро переговариваемся с Олимпией, которая отвечает:

— Няня боится повредить ваши кусты, мадам, и к тому же она не умеет отличать спелые ягоды от неспелых.

— Не беда, я схожу сама! — говорит старушка. — И она неторопливо, как и пристало почтенной даме, направляется в сторону сада.

Но мы не успели возликовать, потому что миссис Фэйрфакс еще не завернула за угол, как мы услышали стук подков, и в аллее показался мистер Рочестер верхом на Мансуре — измученный, разочарованный, потный и в дурном расположении духа. Очевидно, мисс Джейн удалось улизнуть.

— Вы еще не выехали? — резко спрашивает он. — Так вы доберетесь до К. ночью! Где Адель?

— Она забыла в комнате куклу, которую вы ей подарили, и пошла за ней, — отвечаю я, как можно более кротким голосом.

— Дженнаро, раз уж ты здесь, займись лошадью, — приказывает мистер Рочестер и, спешившись, входит в дом. Господи, пусть он задержится на первом этаже! Если он начнет сейчас подниматься прямо к себе в комнату, чтобы умыться, то на лестнице столкнется с беглянками, которые, должно быть, уже спускаются.

— Ни с места, — вполголоса приказывает мне Олимпия. С замирающим сердцем мы сидим в карете и смотрим, как Мансур, волоча за собой поводья, идет щипать траву на лужайке.

Господь не услышал моих молений. Мы не видим того, что происходит в доме, но мы отчетливо слышим яростный вопль хозяина.

— Черт вас побери! Куда?! Быстро назад!..

И пронзительный крик Адели:

— Пустите!

Вскрик боли — мистер Рочестер взвыл, как собака, которую пнули. Что он сделал моей девочке? Ни звука от Берты Мейсон. Мы сказали ей, чтобы ее было не слышно, и она соблюдает уговор; но слышны звуки ударов и падения — что-то тяжелое, явно не восемнадцать килограмм веса нашей Адели. Мистер Рочестер стонет и ругается:

— Дьявол! Стой, проклятая!

Прошло должно быть, несколько секунд, но они кажутся нам вечностью. Внезапно на третьем этаже распахивается окно, из него высовывается расхристанная Грейс Пул и кричит:

— Она сбежала! Ловите ее!

Как же так? Неужели опиумная настойка действует так недолго? Не хватает еще, чтобы на помощь хозяину подтянулся Джон. Я ставлю ногу на подножку, собираясь выпрыгнуть из кареты. Олимпия повторяет с напором:

— Ни с места.

Из окна — того окна, откуда кричала Грейс Пул, — вырываются клубы черного дыма.

— На помощь! Дом горит! — слышен ее голос.

Из холла разносится хлопок, затем звон осколков. Катрин. Мне знаком этот звук: разбитая вдребезги фарфоровая кукла. В то же мгновение из дома выбегает Берта, а за ней Адель. Они несутся к карете, Олимпия стегает лошадей, мы втаскиваем Берту и Адель в уже тронувшуюся карету. Прочь! Прочь! Адель плачет от нервного напряжения; Берта Мейсон, следуя нашим указаниям, послушно натягивает на голову одеяло, хотя прятаться теперь уже поздно: ее мучитель видел, как она бежала с нами. Лошади галопом несутся прочь от горящего дома; но прежде чем скрыться за воротами, мы видим неспешно выходящую из сада миссис Фэйрфакс, она протягивает вслед карете корзинку смородины, а затем устремляет взгляд на пламя, теперь уже вырывающееся из всех окон третьего этажа. Грейс Пул, пытаясь спастись, вылезла на крышу и уцепилась за один из зубцов. С галереи доносится голос мистера Рочестера.

— Держитесь, Грейс! Сейчас приду к вам!

Окна на втором этаже лопаются, мы видим, как огонь пожирает внутренности дома. Раздается страшный грохот — это обвалилась лестница. Прислуги не видно. Наверное, они пытаются разбудить Джона и увести его подальше от дома — может, на пруд с гусями. Грейс Пул кричит от ужаса. В ответ ей с лужайки доносится испуганное ржание Мансура.

— Может, вернемся, посмотрим, что там, — спрашиваю я неуверенно.

— А чем мы им поможем? Нет, мы едем в Хэй, Тусси ждет, — отвечает Олимпия и подстегивает лошадей.

— Представляешь, Тусси, мы спускались по лестнице, Берта шла со мной за руку. Берта меня слушается: видишь, она дает себя причесать и распутать колтуны. А я всегда плакала, когда Соланж меня дергала за волосы. Мы уже почти дошли до самого низа, где стоят большие часы и можно через стеклянную дверь выбежать на лужайку, но тут вошел месье Эдуар и не пускал нас. Он встал перед дверью и схватил Берту за плечи. Он ее в сто раз сильнее, но я укусила его за руку так больно, что Берту он тут же отпустил. Но выйти нам все равно не давал. И везде был дым. Берта схватила его за горло, и они стали драться. Месье уже почти победил, но тут я запрыгнула на ступеньку вверх, взяла Катрин за ноги и как тресну изо всех сил его по голове. Жалко, что Катрин разбилась… Месье порезался осколком, и кровь потекла ему в глаза, тут-то мы и побежали и запрыгнули в карету.

— А пожар, Деде? Это Берта подожгла дом?

— Нет. Это ее воспитательница. Она не нарочно. У нее подсвечник стоял рядом с кроватью, она спала, но когда мы с Бертой выходили, она услышала шум и проснулась. Она нам крикнула: «Стойте!» Но мы не послушались. Тогда она встала и рукавом задела подсвечник, а от него загорелась занавеска. Горело несильно, и я подумала, что она сначала потушит огонь, а потом уже погонится за нами… честное слово, Тусси! А Берта вообще ничего не заметила.

— Может, она плеснула на пламя воды и решила, что этого довольно, — сказала Олимпия. — Значит, она возилась с занавеской и поэтому не сразу стала бить тревогу. Когда она высунулась в окно и стала кричать, чтобы вас задержали, вы были уже внизу. Может, именно из-за распахнутого окна огонь разгорелся с новой силой, а Грейс-то думала, что уже его потушила.

Мы сидим в Портсмуте, в таверне «Гарцующий жеребенок», и ждем судно, которое должно переправить нас во Францию. Плыть отсюда придется дольше, чем из Дувра, куда мы прибыли, когда добирались с месье Эдуаром в Англию. Но Тусси посчитал, что если, несмотря на пожар, месье решит послать за нами погоню, то стража будет искать нас именно в Дувре. Тусси утащил из цирка Слири все, чтобы замаскировать нас и сбить со следа погоню. Если не приглядываться, то и не поймешь, что это цирковые костюмы, а не обычная одежда. На Олимпии — желтое платье из индийского муслина и соломенная шляпка с цветами. В женском платье она восхитительна, хоть оно и сковывает ее движения, так что наша подруга кажется совсем другим человеком. Я выкинула нянькин фартук и переоделась в элегантное платье с декольте и короткими рукавами-фонариками, с широкой голубой лентой по талии. Деде — мальчик в костюмчике наездника, украшенном лиловым позументом: этот наряд Тусси позаимствовал у младшего сына эквилибристов. Для довершения образа Тусси укоротил ей волосы. Он стриг ее, напевая арию Фигаро из «Севильского цирюльника»: