Бьянка Питцорно - Французская няня

Дорогая мама,

а знаешь, когда я была в Лондоне, я видела, как queen [8] Королева (англ) . Виктория едет в карете, и все хлопают в ладоши. Она на меня посмотрела и сказала: «Здравствуй, Адель, когда же ты придешь со мной поиграть в королевский дворец?» Но мне так и не удалось к ней прийти, потому что мы поехали в деревню.

Месье Эдуар живет в огромном замке, очень древнем. Тут точно где-то есть дракон, и месье сражается с ним на своем боевом коне Мансуре.

У миссис Фэйрфакс есть кошка, она царапается, а у месье Эдуара есть собака, но она с кошкой не дерется. Собаку зовут Лоцман, он большой, пушистый и не кусается, его можно гладить. Я играю с Лоцманом, потому что тут нет детей, которые бы сыпали крошки птичкам, как в лондонском парке. В лесу, позади замка, живут вороны, точно такие же, как те, что летали над полем в Поммельере.

А как у тебя дела? Тусси к тебе заходит? Что у тебя сегодня на обед? Мне дали здешнюю гадость, называется овсянка, англичане ее обожают. Тусси рассказал тебе, как дела у Дагоберты?

Крепко-крепко целует тебя твоя дочка

Дорогая Софи,

мужайся. Если ты стоишь, читая это письмо, то лучше сядь. Если рядом кто-то есть, сдерживай себя, в особенности если этот кто-то — Адель: она совершенно точно не должна узнать ничего из того, что я сейчас напишу.

Все потеряно, Софи! Мы столько сражались в течение этих месяцев, мы полагали, что помогаем нашей благодетельнице, что она сможет почувствовать нашу любовь, что мы внушим ей надежду… Все было напрасно. Мадам Селин не получила ни одного письма, не получила горячего супа, чистой воды, сухой соломы и одеяла. Мы думали, что подкупаем ее тюремщика, а ее в это время вовсе и не было в подземельях тюрьмы Сен-Лазар. Ее нет в этих темных, сырых камерах! Представляя, как она при слабом дрожании свечи читает наши письма и тут же их сжигает, мы стали жертвами ужасного обмана! Тюремщик набивал себе карманы, выдумывая радовавшие нас вести, внушая нам надежду, превращая нас в рабов своей алчности и наглости.

Теперь-то понятно, что с самого начала его отказ позволить мадам написать нам хотя бы слово в ответ должен был внушить подозрения. Будь у него возможность продать нам подороже то, чего мы так желали, он задрал бы цену и уступил — с его-то ненасытным корыстолюбием. Не делал же он этого только потому, что среди поднадзорных ему узниц не было той, чьего письма мы так ждали и чей почерк могли бы узнать.

Бедная Софи! Как бы я хотел уберечь тебя от этого удара! Я отдал бы год своей жизни, лишь бы не вселять в тебя то отчаяние, что охватило и меня с того самого дня, как мадам Сулиньяк получила письмо от коменданта тюрьмы Сен-Лазар.

Но довольно бессвязных фраз. Перечитав написанное, я вижу в этих строках лишь боль и недоумение, но никаких логических объяснений.

Расскажу тебе по порядку, как мы пришли к такому ужасному открытию.

Ты помнишь, что я рассчитывал нанести визит мадам Сулиньяк, едва она оправится после тяжкого недуга. Благородная госпожа приняла меня тепло и с участием. Она даже не догадывалась о наших бедах. По указанию врачей родные в продолжение всей ее болезни оберегали ее от любых тревог. Когда я сообщил ей, что мадам Селин взята под стражу, и рассказал, в чем ее обвиняют, мадам Сулиньяк пришла в неописуемую ярость. Ты ведь знаешь, что она дружила с Гражданином Маркизом еще со времен их юности; и она всегда знала, что Гражданин Маркиз был намерен оставить часть своего имущества крестнице.

«Нет ли у меня какого-нибудь давнего письма, где Филарет об этом пишет?..» — пыталась вспомнить мадам Сулиньяк. Такое письмо могло бы послужить доказательством того, что Селин не выбивала наследство силой и обманом у выжившего из ума старика.

Однако сундучок с письмами хранится в тайнике в ее загородном поместье, и только она одна знает расположение этого тайника. Сама она еще слишком слаба, чтобы ехать, а открывать местоположение тайника слугам не хочет. «Эх, если бы Олимпия была с нами! — вздохнула мадам Сулиньяк. — Но она теперь в Венеции. Я не хотела, чтобы ей писали о моей болезни. Она вернется через неделю-другую; а пока, мой мальчик, за сундучком мог бы съездить ты».

Я поблагодарил ее за доверие — но увы, куда я могу поехать без разрешения виконтессы Лагардьер? Да и лучше не извещать врагов о том, что мадам Женевьева готова к активным действиям, — в этом мы с ней вполне сошлись.

«То есть за два месяца вам ни разу не позволили навестить Селин? Безобразие! — воскликнула мадам, дослушав до конца мой рассказ. — Я немедленно напишу судье, который занимается ее делом, и еще префекту Парижа и коменданту тюрьмы Сен-Лазар. Все они многим обязаны моей семье. Сегодня же вечером у тебя будет письмо от коменданта с разрешением навестить узницу в комнате для свиданий или в камере, где она содержится!»

Можешь себе представить, как я обрадовался, насколько обнадеженным вышел от мадам Сулиньяк и побежал к церкви, чтобы занять свое место на запятках кареты виконтессы.

Однако вечером, когда я примчался за столь желанным разрешением, мадам встретила меня в растерянности и огорчении.

«Ты уверен, что Селин заключили в Сен-Лазар?» — спросила она.

«Конечно, — отвечал я. — Мне сказал об этом по секрету лакей виконта Лагардьера: он утверждал, что стражники сопроводили ее именно туда. И то же мне подтвердил тюремщик, который за ней надзирает: он ей за деньги передает наши письма. Откуда такой вопрос?»

Я тогда еще не догадывался, что мир вот-вот рухнет. Бедная моя Софи, бедная моя Адель, все пропало! Вы навсегда теперь останетесь в Англии, а я всю жизнь буду рабом виконта.

Комендант тюрьмы Сен-Лазар незамедлительно ответил на письмо мадам Сулиньяк. Он приказал слуге мадам подождать и проверил по журналам и регистрам списки заключенных. А потом, после полагающихся в письме любезностей, написал: «Я был бы счастлив исполнить Ваше пожелание, мадам, но, к сожалению, среди узниц этой крепости нет ни одной по имени Селин Варанс».

Удар молнии — и тот не мог бы поразить меня сильнее этого известия! Я был настолько потрясен, что старая дама, невзирая на немощь и болезнь, приказала немедленно заложить карету и крикнула кучеру: «В тюрьму Сен-Лазар!»

Комендант крепости принял нас с большим почтением, но все, что он мог, — еще раз подтвердить написанное ранее: Селин Варанс нет во вверенной ему женской тюрьме.

«Может, они записали ее под фальшивым именем?» — настойчиво спросила мадам.

«Это исключено. Но даже случись такое, надзиратели и стражи ее бы непременно узнали, ведь Варанс — известная актриса. Мне бы точно о ней донесли!»

Тут я понял, что должен выдать нашего тюремщика. Что мне до того, выгонят ли его вон, обвинив в продажности? И я рассказал коменданту, как мы передавали мадам Селин письма, а тюремщик вымогал у нас деньги.