София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

Гаврила Державин заявил без обиняков:

— Стало быть, естьли учесть блистательные победы русских на суше и на море, а такожде человеческие жертвы, понесенные в течение четырехлетней войны, то сей мир ни в коей мере нельзя признать блестящим.

Трощинский возразил:

— Но надобно признать, что и Османская империя, развязывая войну, не достигла ни одной из целей, кои ставила пред собой.

— К слову сказать, — отметил Ростопчин, — как полагает сама императрица, буде Светлейший князь жив, условия заключения мира были бы намного выгоднее для России. Но его, к несчастью, уже нет у нашего отечества.

Державин, сжав губы, сморщившись, вдруг довольно высокопарно изрек:

— Вот как смерть одного Великого человека неблагоприятно отозвалась для всего нашего отечества! А мы не бережем таковых людей.

Трощинский пылко отозвался:

— Вот и я говорю: надобно беречь их, в том числе и Безбородку.

Граф Зубов полупрезрительно изрек:

— Я как посмотрю, кругом одни великие, однако дела далеко не великие… Стало быть, стоило ли, господа, отдать толико жизней, истощить казну, ради сих кусков земель?

Трощинский, паки, вступив в разговор, не побоявшись мстительного фаворита императрицы, довольно запальчиво изразился:

— Добыча Крыма — великое наше достижение, желанное самой императрицей, понеже истощилось всякое терпение царской фамилии терпеть бесконечные набеги татар на землю русскую. И от пруссаков нам никогда не дождаться добра, стало быть, бьем мы их, чтоб неповадно было натравливать противу нас ни османов, ни поляков, ни кого другого.

На сей довод Дмитрия Прокофьевича более никто не сделал никакого замечания. Промолчал и Зубов.

Токмо Державин, к месту зачитал, несколько строф из своей оды, касательно завоевания русскими Крыма, подняв всем победительное, хорошее настроение.

Записки императрицы:

17 сентября Александр Николаевич Самойлов назначен генерал-прокурором и государственным казначеем вместо занемогшего Александра Алексеевича Вяземского.

После заключения мира, простуженный в Яссах, Безбородко медленно, с комфортом ехал назад в Санкт-Петербург. В дороге вдруг ему доставили два письма от императрицы, которая настойчиво требовала его скорейшего возвращения. Какие неотложные дела вынудили императрицу торопить его, он не ведал, но догадывался о дворцовых интригах провоцируемых фаворитом Зубовым. Занемогший граф послал ей ответное письмо, что захворал, но все-таки теперь ему пришлось трястись по снежным дорогам с удвоенной скоростью, что его, вестимо, весьма раздражало. Екатерина была недовольна медлительностью графа, а Безбородко был недоволен тем, что императрица, не выяснив причин задержки, выразила ему порицание. Безбородко, от незаслуженной обиды, даже отписал своему другу Александру Воронцову, где пенял на императрицу словами:

«Кажется и то заслужил, чтоб не гнать меня по курьерски и дать хотя спокойно и прохладно путь совершить. Я же и теперь с кашлем и насморком».

Прибыв в столицу, Безбородко, пуще всего был обижен тем, что его, как выснилось, торопили с приездом в Петербург всего лишь для того, дабы ему быть в услужении у графа Платона Зубова. За два с половиной месяца его отсутствия, неожиданно для Александра Андреевича, делами, которыми ведал он, прибрал к рукам Платон Зубов. Дела директора Сената вел теперь именно он. Прежде, правая рука самой императрицы, Безбородко, оказался по большей части не у дел. Честолюбивый граф быстро рассудил, что ему придется заниматься черновой работой, а плоды и, вестимо, славу за нее будет получать фаворит государыни. Подобной роли Безбородке не приходилось выполнять даже у всесильного Потемкина.

Однако внешнеполитические заботы малообразованному и неопытному Зубову были не по плечу, и ему требовался советчик. Ему, конечно, по каждому поводу приходилось обращался к Аркадию Ивановичу Моркову, третьему советнику Коллегии иностранных дел, обязанного своей карьере графу Безбородке. Ловкий Морков давно поменял покровителя и переметнулся на сторону Зубова. Таким образом, фактически, все дела оказались в руках Аркадия Моркова, и он шел скорыми шагами к высокому придворному положению. Работая вместе с Зубовым, они отправляли депеши без ведома графа Безбородки и вице-президента Остермана. Безбородке оставалось самого себя винить, понеже, быв уступчивым, любящим покой, во всем стремившимся всем угодить, он искал случая примирения с новым фаворитом императрицы, отношения с которым с самого начала складывались не лучшим образом. Поелику, уезжая в Яссы, граф легкомысленно поручил портфель по внутренним делам государства Зубову, а иностранных дел — Моркову, коего разумел себе первым другом. Таким образом, хитрый граф мыслил найти у Зубова одобрение. Вот и нашел: при первой же встрече ему было дано почувствовать, что дела уже не в его руках: теперь Зубов управляет всеми внутренними делами, используя Моркова для иностранных дел.

Не утешило графа Александра Андреевича и то, что по его прибытии, в начале генваря, не совсем оправившаяся душевно, но уже пришедшая в себя, императрица, в благодарность за блестяще проведенные переговоры и умело подписанный договор, вручила ему Андреевскую звезду и пятьдесят тысяч рублев. Словом, заслуга Безбородки в подписании Ясского договора была оценена государыней Екатериной Алексеевной весьма скромно. К тому же, императрица под влиянием внушений Зубова, коий настаивал, что труды ее советника мало чего стоили, не была довольна результатами мира. Безбородко, вестимо, счел себя обиженным и наградами, поскольку такие же награды получили Державин, Храповицкий и другие, кои, как он считал, никакого стоящего дела не учинили.

Граф Александр Андреевич намекнул императрице о своем желании, как и прежде, заниматься внешнеполитическими делами и был бы освобожден от обременяющих его мелочей, кои не соответствуют ни его интересам, ни его репутации человека, знающего свое дело, но досель, ничего в его положении не изменилось. Знать, государыня не поняла его намек.

Записки императрицы:

Александр Андреевич Безбородко заменил умершего князя Потемкина на переговорах с Портой и заключил Ясский мирный договор. Пожалован в действительные тайные советники и награжден орденом Святого Андрея Первозванного. Племянникам Светлейшего князя даны ордена: Андреевский — генерал-адъютанту Самойлову, Александровский — Энгельгардту. Два камердинера его, Секретарев и Кошечкин взяты в том же звании ко Двору, всем остальным, бывшим при нем, даны места и все получили разные награды. Андриан Грановский, управитель его канцелярии взят в секретари. Платон Александрович пожелал иметь его при себе, понеже, думаю, он в тех же летах, что и граф.