София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

В Петербурге появилось несколько новых ресторанов с французской кухней, с устрицами, омарами и другими разнообразными блюдами. Сказывают, весьма достойно сервируют столы.

Кое-как собранная принцами эмигрантская армия, призванная сразиться с революционной армией Франции, была разделена на три отряда. Один из которых оставался на Рейне под начальством принца Конде, другой под командой принца Бурбонского расположился близ Нидерланд, а третий — долженствовал был присоединиться к армии в окрестностях Трира. Выступить было назначено второго августа. Екатерина не ожидала от оного похода примерных результатов. Она не захотела более и субсидировать французских принцев, видя, как они неблагоразумно расходуют средства. Беседуя с графом Валентином Эстергази, она говорила:

— Горе стране, ожидающей спасение от иноземных войск.

— Полностью согласен, Ваше Величество. Я весьма опасаюсь, что и ваши войска, находящиеся в Польше, тоже, может статься, не подоспеют в нужное время к берегам Рейна.

— Что делать? Своя рубашка ближе к телу, граф. Вы знаете, поляки весьма неспокойный народ.

— Что же, слыхивал я, принц Нассаусский, просивший у вас вверить ему командование русской армией, получил отказ?

Императрица резонно ответствовала:

— Токмо потому, что армией моей всегда руководят русские генералы.

Беседуя со своими секретарями, императрица говорила:

— Отделенная от Франции громадными преградами, я могла бы, приняв некоторые меры предосторожности и, в особенности, благодаря счастливому характеру народов, находящихся под моим скипером, спокойно ждать заверешения событий во Франции, но не могу полностью не вмешаться.

— Да, вмешиваясь, мы можем потерять много, но, не вмешавшись, потеряем, вестимо, больше, — заметил Безбородко.

— То-то и оно! У меня много предприятий неоконченных, и надобно, чтобы соседи Франции были заняты и не мешали мне. Токмо они трусливы и не хотят помочь королевской фамилии.

Под предприятиями, она подразумевала планы раздела Польши и Турции. Все, вестимо, у нее получилось бы, естьли Австрия и Пруссия отвлекутся на якобинцев.

Ровно через неделю, руководимые принцами союзные войска, на которые возлагались большие надежды, внезапно отступили без сражения, и во Франции не осталось иноземных войск. Принцы отступили в Вестфалию, где прусский король согласился дать приют иммигрантам, оставшихся без средств к существованию. Граф д’Артуа, через графа Эстергази просил встречи инкогнито с императрицей Екатериной. На что Екатерина отвествовала графу категорически:

— Не думаю, что он должон скрывать свое подлинное славное имя. При иных обстоятельствах, я бы исполнила его желание, но теперь, я сочту своим долгом принять принца с тем же почетом и церемониалом, какой соблюдался при приеме принца Генриха Прусского.

Растрогавшийся граф Эстергази безпрестанно кланялся императрице и даже прослезился.

Однако встретиться с принцем пришлось токмо в новом году, понеже после смерти князя Потемкина, императрица часто была не здорова. Новогодние праздники праздновались номинально, без всякой пышности. Но, токмо стало известно, что граф д’Артуа едет, как ему навстречу был послан граф Румянцев с придворными каретами. При принце были назначены состоять безотлучно камергер и два камер-юнкера, и назначен особый штат на все время его пребывания в Петербурге. Графу д’Артуа была устроена торжественная встреча в приготовленном для него доме. Граф Платон Зубов приветствовал его от имени императрицы, Лев Нарышкин — от имени Великого князя. На следующий день принц с большим церимониалом отправился ко двору. Императрица, пробыв с принцем колико минут во внутренних покоях, вышла вместе с ним к собравшимся. Принц представил ей лиц своей свиты, промеж коих находились епископ Аррарский, граф Дескар, барон Ролль, граф Роже-де-Дама. Из Зимнего дворца принц направился к Великому князю и Великой княгине. Обедали там, понеже императрица все еще плохо себя чувствовала.

После всех церемоний, граф Зубов и принц д’Артуа приступили к делам. Было решено, что императрица предложит Лондону послать пятнадцатитысячный отряд к брегам Нормандии или Бретани, дабы тамо он мог соединиться с отрядом эмигрантов, коий принц должон к тому времени сформировать. Все оное будет субсидироваться по мере продвижения к намеченной цели. Екатерина приказала снарядить для принца фрегат и корвет. Сопровождать его был назначен генерал Корсаков, коий должон был, при благоприятном течение предприятия, закупить для русской армии нужные съестные припасы и позаботиться перевозом их во Францию.

Императрица раздала подарки свите принца и поручила графу Валентину Эстергази передать ему ящик с драгоценностями, который он должон был раздать от своего имени служащим и всем лицам, состоявшим при нем во время его пребывания в Петербурге.

В день своего рождения императрица Екатерина Алексеевна вручила графу д’Артуа миллион рублев, коллекцию золотых медалей, походный серебряный сервиз. Такожде она открыла ему кредит на триста тысяч рублев, и, освященную митрополитом Гавриилом, шпагу с бриллиантом, на металле которой выгравирована надпись на русском языке: «С Богом за короля!»

— Я бы вам не дала шпагу, — сказала императрица, вручая ее, — естьли бы не была уверена в том, что вы предпочтете погибнуть, нежели отказаться ею воспользоваться.

Тронутый приемом, личным вниманием Ея Величества, количеством подарков, принц готов был тысячу раз согнуться в поклоне. Через день он отбыл, дабы исполнить намеченный план.

Екатерина была неспокойна. Она была почти уверена, что принц ничего не сможет добиться у аглинского правительства. Впрочем, так оно и случилось. Британия отказала принцу во всем, пеняя на то, что ee связывает договор нейтралитета, и она не может ввязываться ни в какие военные мероприятия.

Екатерина была в ярости. Ни одна страна не хотела идти противу революционной Франции. Австрийский министр Кобенцель так и заявлял: «Естьли французы перейдут Рейн, в ту же минуту все деревни от Бонна до Базеля будут за них и объединяться, чтобы убивать князей, графов и дворян, которые попадут им под руку».

— Оные люди, — гневалась Екатерина, — хотели, чтобы нажаренные жаворонки сами летели б им в рот… Они бы все съели и ничего не сотворили.

В Петербурге не говорили теперь ни о чем, опричь, как о наследстве князя Таврического. Из Ясс прибыл Безбородко, который доложил императрице: «Много он должен казне, но много и на казне считает».

Слова его моментально разлетелись по всему городу. Как всегда, в полном доме Льва Нарышкина, почтенное собрание из хозяина и хозяйки дома, брата его с женой, старого друга Федора Барятинского с дочерью Екатериной Долгоруковой тоже с мужем, никак не могли разъехаться, толкуя о событиях последних дней. Федор Сергеевич Барятинский степенно рассказывал: