София Волгина - Екатерина Великая. Завершение Золотого века

— Именно! Разве по допросам известной персоны, они не так важны, как сии семеро, правда, что сии более были движители сей материи?

Шешковкий поднял глаза к потолку, нехотя молвив:

— Сие дело государыни. Ей решать, нам исполнять.

Однако князь не унимался: разговаривая на сей счет с графом Федором Головкиным, своим приятелем, он возмущенно делился своими мыслями:

— Я думал, что из дела Новикова и его товарищей, будет большой публичный процесс, где, стало быть, будет имеет место разоблачение зловредных мартинистов — врагов отечества и престола. Ан, вот что случилось: ссылка помощников, а Новикову всего-навсего пятнадцать лет. Почему государыня решила свернуть дело? Может статься…

Не дослушав, Головкин безапелляционно заявил:

— Я разумею так: к концу следствия, государыня Екатерина Алексеевна поняла, что обвинение в масонстве, за которое по закону у нас не преследуют, пришлось бы предъявить половине людей из ее окружения. Вообразите, чем бы все могло закончиться? Не больше, не меньше — большим скандалом. Поелику, вместо публичного суда, Екатерина Алексеевна указом вынесла бессудное решение относительно Новикова, тем тихо завершив его дело. К тому же, Николай Новиков сидит в Шлиссельбурге не один, с ним пошел добровольно, до крайности преданный ему, доктор Михаил Багрянский.

— Добровольно? На пятнадцать лет?

— Бывают и такие люди. Колико я ведаю, Новиков помог ему поехать учиться в Лейден, и тот тамо получил степень доктора. Тоже масон, между прочим. Я слыхивал, он балуется переводом мистической литературы.

Князь Прозоровский, слушавший с аттенцией, сделав недовольную гримасу, изрек:

— Странно сие… Странные промеж них отношения… Да, теперь куда не кинь, всюду клин. Масоны одолели. Многие из них прикидываются дурачками, шутами гороховыми, мол: какой с дурака спрос?

— И заметь, многие из них в ближайшем окружении императрицы: и Елагин, и Репнин, и Морков и… да, что говорить, сказывают, сам Великий князь Павел промеж оных масонов.

Головкин принебрежительно изрек:

— Они умные дурачки. Настоящих глупцов наша императрица на дух не переносит, понеже трудно с полоумными и глупыми иметь дело, как изражается госудрыня: их всякая мелочь останавливает.

Князь усмехнулся:

— Известно: «заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет».

Граф Федор Гаврилович громко расхохотался.

— Что это ты? — хмуро испросил князь Прозоровский.

Отсмеявшись, граф Головкин поделился:

— Про обер-полицмейстера Петербурга, Екатерина Алексеевна часто сказывала, что он известный дурак — celui-ci ge profitera pas. И подлинно, ну и накуролесил сей дурачина!

На лице Прозоровского появилась презрительная улыбка:

— И князя Александра Куракина дураком обозвала, за то, что вошел в питейный откуп, как государыня изволила заметить: «не умея и своим домом управлять». А Матвей Апраксин! Тот тоже не лучше — как же не счесть его сумасшедшим, если он на старости лет просится записать его в третью гильдию.

— А, слыхивал про покойного графа Андрея Шувалова? — спросил граф Головкин.

— Банкира?

— Да, сей директор банка, камергер и надзиратель шпалерной мануфактуру, как раз незадолго до смерти, отпросился в отпуск на четыре месяца из-за болезней, принуждавших его пить железные опилки! Я был там, когда, улыбаясь, государыня Екатерина хоть и отпустила его, но ясно дала разуметь о «разстройке его головы».

И граф, и князь вместе захохотали:

— Это ж надо! Пить опилки! Железные!

Записки императрицы:

11 июля 1792 года родилась пятая дочь Великого князя Павла Петровича и его супруги Марии Федоровны, Ольга Павловна.

13 июля Россия с Австрией заключила военный союз противу Франции.

Ходили смотреть новый парадный портрет тайного советника Безбородки, исполненного И. Б. Лампи. Хорош собой наш советник; любопытно, что в его породистом лице заметна некоторая надменность.

Екатерина любовно оглядывала внука Александра. Тот с обожанием глядел на нее. Пригладив его волосы, она нежно поцеловала в затылок.

— Хорош ты у меня, Александр, будущий Русский император! В свои пятнадцать лет, ты хоть куда: хоть на трон, хоть в армию генералом.

Внук, целуя ее руки, смеялся и отвечал:

— Слышу слова любящей мамушки, а на самом деле, не дорос еще я ни до чего. — Он покосил веселые глаза на Екатерину Алексеевну. — Да и не перейду же я дорогу Великому князю, отцу своему.

Екатерина приложила палец к его губам:

— Сие — как Бог управит, Сашенька! Никто ничего на белом свете не знает, что будет завтра. А ты учись всему, чему токмо возможно. Вспомни своего Великого прадеда…

— Царя Петра Великого?

— Его самого. Ты, вестимо, ведаешь, что он был горазд умом, мастером на все руки. Видишь, какой памятник ему установила твоя бабушка?

— Знамо дело! Петр Великий — величина! А я тебе установлю, — сказал внук, преданно глядя ей в глаза.

Императрица, мягко улыбнувшись, обняла его.

— Может статься. Но, не так, мой милый, моя слава меня волнует, как твоя. Ты — мое наследство России. Коли будешь следовать праведными путями, станешь таковым. Помни, что добрая слава бежит, а худая — летит. Поелику ставлю тебе в пример Петра Великого.

— А дед, Петр Федорович, твой почивший муж?

Екатерина взглянула на него своим светлым проницательным взглядом, тем самым, который цесаревич любил больше всего: он говорил о том, что разговор будет сугубо конфиденциальным, токмо промеж ними двоими.

— Дитя мое дорогое, твой дед был весьма противуречивым человеком. Как тебе сказать? Не злым, но часто и не добрым, не дурак, но часто глуп, то ли верил в Бога, то ли нет, то ли имел вкус, то ли не имел, не стремился учиться, вникать в государственные дела. Хотел легко и просто прожить свою жизнь. Но разве, сынок, таковое возможно?

Александр, повернув к ней лицо, внимательно слушал. Он любил, когда бабушка называла его сыном.

— Стало быть, может статься, он не любил тебя?

Екатерина грустно молвила:

— Любил, как волк овечку.

Александр обиженно скривил губы:

— Отчего? Ты же такая красивая!

Екатерина, улыбаясь, благодарно поцеловала его.

— Милый мой Сашенька, «не красавица славится, а кто кому нравится». Так вот не по нраву я ему пришлась. Ему полюбилась, моя некрасивая и толстая фрейлина.

Александр, все еще обиженно скривив сжатые губы, недоверчиво взглянул на нее. Екатерина, успокаивая его, провела рукой по спине и продолжила:

— Твоя бабушка, с юности стремилась во всем приближаться, как можно больше к правде, а дед твой, с каждым днем от нее удалялся до тех пор, пока не стал отъявленным лжецом.

Екатерина паки погладила внука по руке и принялась объяснять: