Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

Среди работающих началась перебранка:

— Идите кто помоложе.

— Ну, давайте, иначе и нам несдобровать…

— Может, он уже умер?

— Нет еще, у него такая болезнь.

— Какая там болезнь! Человек истощен. Он и до обеда не мог работать, прятался от надзирателей.

— Надо сбросить его. Все равно он уже не работник…

— Значит, будет только обузой…

— Да! Еду дают по числу работающих. Если мы оставим его, он будет есть нашу похлебку.

— Не будьте зверьми! Пусть это делают сами надзиратели.

— Небо накажет нас, если мы так поступим. Придет и наш черед.

Перебранка усилилась. Откуда-то появился шэньту — управляющий работами. По его указанию двое надзирателей втащили больного на стену и, раскачав, сбросили в яму. Послышался слабый вскрик. Спустя некоторое время яма заполнилась щебнем и глиной…

Когда управляющий удалился, надзиратели, скаля зубы, вновь заработали плетьми:

— Если бы не шэньту, закопали бы еще двоих-троих! Ям на всех вас хватит!

— Значит, здесь нужно еще много людей! Поэтому и не закопали! — тихо произнес один из строителей. И действительно, через несколько дней из внутренних областей Чжунго стали прибывать все новые и новые сотни осужденных. Из их рассказов узнавали, что почти все они за самые незначительные провинности были приговорены к смерти, но тут же помилованы и отправлены сюда. Для прибывающих начали рыть много новых землянок. По всему было видно, что в эту зиму строительство Длинной стены будет вестись, как и летом, днем и ночью.

Сяо Тану с женой приходилось теперь готовить пищи вдвое больше. Им дали в помощь одного старика, который уже не в силах был таскать землю на стройке. Старик поведал Сяо Тану свою грустную историю.

— Родом я из далекого Ляодуна [68] Ляодун — область и город в Северо-Восточном Китае, на территории современного полуострова Ляодун. . Жена и дочь остались там, если еще живы. Я давно потерял надежду увидеть их. Вот уже десять лет как я ту-ну!

— Значит, у вас были и дом, и земля? — спросил Сяо Тан.

— Да, были. Год я пролежал больным. Землю засеяли соседи за издольщину. На нашу долю урожая мы, три человека, не могли прожить. Я попал в долги, старался на следующий год выплатить их, но они увеличились вдвое. Ростовщик отобрал у меня за долги половину земли. Через год он пришел ко мне и опять стал требовать те же деньги. Я не понял, о чем он. Он показал планку бамбука и говорит: «Вот здесь отпечатки твоих пальцев!» Я удивился: «Ты же отобрал за них половину моей земли!» Он ответил: «То были старые долги, а это — новые!» Я понял, что ростовщик тогда выбросил в огонь не мое долговое обязательство, а какой-то простой бамбук! Теперь он угрожал отобрать оставшуюся часть земли и хибарку. Правда, она была получше, чем у других: я же был самым умелым каменщиком в нашем селении. Что было делать? Если он отнимет наш дом и последний клочок земли, куда мы все пойдем, как будем жить? Я решил: пусть со мной случится что угодно, но жену и дочку спасу! Однажды ночью я прокрался в дом к ростовщику, чтобы украсть долговую планку. Меня схватили, превратили в ту-ну и отправили на Чанчэн. За десять лет, работая то там то здесь, я добрался до здешних мест. Кроме меня, никто из простых ханьцев, наверное, не видел Чанчэн от начала до конца!

— Какая Чанчэн длиннее, старая или новая?

— Конечно старая! — ответил старик, бросая хворост в огонь. — Длина старой Чанчэн — от Ляодуна, моей родины, до Цзиньчэна — около десяти тысяч ли. Новая Чанчэн — от Цзиньчэна до Дуньхуана — не более четырех тысяч ли.

— Наверное, Чанчэн строят со времен сотворения мира! Хорошо, что у меня нет детей, а то и они всю жизнь строили бы! Можно подумать, что все мы, ханьцы, созданы небом для строительства этой стены! — задумчиво произнес Сяо Тан.

— Если хочешь, я расскажу тебе то, что слышал о строительстве Длинной стены.

— Хорошо. Подождите только, пока я налью в котлы воду.

— Сразу после того, как Цинь Ши хуанди основал империю, — заговорил старик, — он начал соединять и удлинять крепостные стены, имевшиеся ранее [69] Построенные в 300–290 гг. до н. э. на северных границах царств Янь, Чжао и Цинь. Он направил туда триста тысяч шэнбинов и в шесть раз больше рабов. Никто не считал, сколько их погибло за десять лет, пока строилась стена. Трупы засыпали землей тут же, в стене, недаром говорят, что Длинная стена поднимается на костях тех, кто ее строил… Высота ее — в шесть человеческих ростов, а ширина такая, что по ней могут проехать рядом пять-шесть всадников. Через каждые сто — сто пятьдесят шагов устроены бойницы. Проходов в стене немного, и они тщательно охраняются. Через них шэнбины уходили на войну с сюнну и возвращались с добычей…

Сяо Тан слушал старика не перебивая и, когда тот умолк, спросил:

— Выходит, что и нынешний Сын Неба строит дорогу так же, как первый император?

— Да, нынешний владыка-государь учился, видимо, у Цинь Ши хуанди, — понизив голос и оглядываясь по сторонам, сказал старик. — Он так же закапывает людей в стену…

Беседа прервалась. Каждый, размышляя о своем, молча занимался делами. Старик, ворочая головни, исподлобья взглянул на Сяо Тана. Он затруднился бы определить возраст этого измученного, бледного человека. Глубокие морщины — неизгладимый след тяжелой жизни — не могли скрыть того, что Сяо Тан был когда-то красивым юношей.

— Ты ничего не рассказал о себе, — ласково упрекнул его старик.

— Расскажу… — ответил Сяо Тан. — Сейчас я вернусь.

Видимо, он что-то сказал жене, потому что та перестала подходить к котлам, возле которых уселись старик и ее муж.

— Когда мне исполнилось двенадцать лет, — начал Сяо Тан, — отец отдал меня ростовщику за долги.

— Ах эти проклятые долги! — так и затрясся старик. — Они всех ханьцев превратят в ту-ну!

— Когда ростовщик приехал за мной, — продолжал Сяо Тан, — отец куда-то исчез. Наверное, он побоялся не сдержать себя. Ведь я был единственным сыном и последним ребенком у родителей. Мать и сестры плакали, причитали. Всхлипывали и соседки. Весь наш двор наполнился криками женщин. Их рыдающие голоса до сих пор звенят в моих ушах. Как вспомню этот день — сердце замирает.

— Ты прости меня, сынок, что я заставил тебя вновь переживать это…

— Ничего… Мне и самому захотелось вам рассказать. Вы ведь тоже вспомнили свой черный день! Так вот: ростовщик продал меня на рынке. Новый хозяин увел меня к себе, в соседнюю область. У него было около двух десятков рабов. Мужчины работали в поле, а женщины ткали шелк. Может, потому, что я был маленьким, хилым и выглядел моложе своих лет, меня приставили к домашней работе: я таскал воду, колол дрова, поливал цветы, нянчился с малышами. Когда они бегали за своими матерями, крича: «Мама, мамочка!» — я тоже вспоминал мать. Но что было делать?