Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— Рассчитаться по порядку! Сколько нас осталось? — шепотом спросил десятник даваньцев.

Последней была названа цифра двенадцать.

— Достаточно, чтобы прорваться! Бить всем в одно место! — все так же шепотом произнес десятник. — У всех ли есть мечи и копья?

— Запаслись у шэнбинов.

— Бить будем их же мечами!

Даваньцы, пригибаясь, двинулись вниз по пологому склону. При повой вспышке молнии они прижались к земле, и шэнбины удивились, не обнаружив их в сжимающемся кольце. Но даваньцы не рассчитали: когда шэнбины подошли, они не успели вовремя вскочить, чтобы броситься на врага. Завязалась сеча. Смельчаки отчаянно отбивались, но все же пятерых из них, раненых и обессилевших, чинжины схватили живыми.

На рассвете, когда стан ханьцев успокоился, пленных привели на допрос. Возле большого шелкового шатра под открытым небом расположились несколько человек. Поблизости сидел и какой-то даванец. Пленные не поверили своим глазам.

— Это же Сиртланбек! Наш туменага, бек Эрши! — негромко воскликнул один из пленных.

— Что он делает здесь? Я его никогда не видел. Ведь я не бывал в Эрши, — удивился другой пленный. Перед его глазами возникли родное село Вадил, расположенное на берегах быстрой, полноводной реки, и чинара, под сенью которой он со своими односельчанами прохлаждался в жаркие дни, проводил в беседах вечера. Вспомнилось и позапрошлогоднее собрание жителей Вадила под чинарой, когда до их ушей впервые долетела весть о чинжинах. Односельчане высмеяли его, когда он предположил, что напавшие на кент Ю чинжины и есть яджужи-маджужи. А вот теперь он, усатый, чудаковатый, коренастый Джура, житель предгорного захолустного селения, вместе с четырьмя другими даваньцами со связанными руками стоит перед предводителями чинжинов, о которых лишь год назад имел смутное представление. «Почему я вдруг вспомнил мое селение, его людей? Увижусь ли с ними?!» — подумал Джура.

Чжао Ши-чэн посмотрел на Сиртланбека, Тот, кашлянув, начал:

— Гм… Да! Вот как бывает, соплеменники! И я не думал, что окажусь здесь. Раньше я полагал, что чинжины — народ плохой, но и они, оказывается, люди. Я думаю, и вы найдете с ними общий язык. Ведь и вас ждут дети, жены! Договорились?

— Не поняли вас, бек!

— Расскажите обо всем, что сейчас происходит в кенте, — и останетесь в живых. Глупо умирать зря!

— О чем рассказать?

— Спросят сейчас, вот и отвечайте правду на все вопросы.

— Как вышли из чжунчэна… внутреннего кента? — толмач с трудом перевел вопрос Ли Гуан-ли.

Пленные молчали.

— Говорите, иначе вам отрежут языки! — сказал Сиртланбек.

— А как вам удалось сохранить ваш язык, бек?! — зло отозвался пленный.

— Отвечайте! Как вышли из внутреннего кента? — повысил голос толмач.

— Спустились со стены.

— Это ложь! Вы будете казнены! — сказал Чжао Ши-чэн.

— Знаем.

— Но не знаете, как умрете! Где предатель-толмач?

— Не знаем. Наверное, убит.

— И это ложь! Еде подземный ход? Скажете — получите серебро, золото. Отпустим домой. Последний раз спрашиваю! — остервенело закричал Чжао Ши-чэн.

Даваньцы молчали. Чжао Ши-чэн кивнул сяовэю.

— По одному! — сказал сяовэй, возглавляющий буцюев. — Сначала этого, самого упрямого!

Четверо шэнбинов свалили даваньца, отвечавшего ханьскому предводителю. Ему связали арканом ноги, туже затянули веревки на руках и повалили на два связанных бревна. Двое шэнбинов уселись на его грудь и живот, а еще двое с пилой подошли к ногам. Теплая кровь даваньца брызнула струей и залила лица и одежду шэнбинов. Даванец, стиснув зубы, тяжело застонал, но не запросил пощады, а когда захрустели кости, потерял сознание.

Труп унесли в сторону. Остальные пленные стояли, глядя в землю.

— Теперь будете говорить?

Пленные по-прежнему угрюмо молчали.

— Возьмите следующего! — велел сяовэй.

Шэнбины начали было приближаться, но одни из пленных вдруг прыгнул, как барс, и обеими ногами ударил в грудь шэнбина с пилой, тот упал, опрокинув идущего за ним. Зубья выскользнувшей пилы прошлись по лицу и рукам палача, тот закричал. Буцюй с обнаженным мечом бросился вперед и отсек голову смелому даваньцу, тем самым невольно облегчив его участь. Возможно, пленный на это и рассчитывал: лучше умереть сразу, чем после зверских мучений.

Теперь остальным даваньцам связали еще и ноги. Палачи подошли к третьему пленнику:

— Скажешь?

— Нет!

Его оттащили в сторону еще живым. Из ног хлестала кровь, пленный стонал и корчился от боли. «Через несколько мгновений я умру, — думал он, слабея от боли. — Кому останется любимая жена? Что будет с малолетним сыном? Как тяжко покидать их!» Вдруг ему вспомнились слова мудрого старца, как-то говорившего, что, умирая, надо вспоминать о плохих поступках близких людей: так легче расстаться с жизнью! Он лихорадочно принялся перебирать в памяти день за днем. «В тот раз она, видимо, все же изменила мне, но я ей поверил… Да, точно, я оставляю неверную жену и избавляюсь от мук ревности! А сын? Что плохого он сделал? Ведь он не успел еще вообще ничего сделать! Ему всего три года… А, вот! Из него выйдет плохой человек, такой же, как сын соседа, азартный игрок в кости! Тот проиграл даже отцовский дом, теперь вся родня осталась на улице. Мой сын тоже будет таким! Я не увижу этого, не опозорюсь перед людьми из-за него! Да, мне лучше умереть. Душа моя будет чиста и успокоится возле душ предков. Да, прав тот старец, кажется, теперь мне легче. Ну что ж! Смерти ведь никто не избежит!»

Когда был истерзан четвертый пленный, наступил черед усатого Джуры.

— А ты? Тоже будешь молчать?

— Сначала развяжите меня! Потом поговорим.

Толмач перевел слова Джуры. Предводителям шэнбинов нужно было во что бы то ни стало выяснить, как осажденный город сообщается с внешним миром. Ли Гуан-ли дал знак. С Джуры сняли веревки, по шэнбины плотно окружили рослого даваньца.

— Говори! — сказал сяовэй.

— Мы с той стороны, — Джура указал левой рукой в сторону главных ворот, — вышли через… — Правой рукой он внезапно вырвал меч у стоявшего рядом шэнбина, одновременно ударив его ногой.

Джура размахивал мечом с такой быстротой, что шэнбины разбежались в стороны. Пробившись к лежавшим товарищам, он вонзил меч в сердце одному из них.

— И меня, побыстрее! — умолял другой пленный. Джура избавил от мучений и его. Теперь он, спокойный за них, кидался только на шэнбинов. Те были уверены, что одинокий смельчак все равно никуда не уйдет, и поэтому никому не хотелось рисковать жизнью, схватившись с ним в упор. Вокруг огромного шатра Ли Гуан-ли, куда предводители скрылись сразу, как только началась суматоха, бегали чинжины, увертываясь от меча могучего даваньца. Пустить стрелу из лука никто не осмеливался, опасаясь попасть в шатер цзянцзюня. Тем временем Джура прикончил четырех шэнбинов. Наконец стрела, пущенная изнутри шатра, глубоко вонзилась ему в грудь. Он упал. Палачи быстро подтащили полумертвого врага к бревнам и взялись за пилу: цзянцзюнь приказал убивать пленных только так. Придя в себя от невыносимой боли, Джура еле слышно произнес: