Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— Пусть схватят хоть одного из них живым! — сказал Ли Гуан-ли.

— Один упал с коня. Остальные ускакали. Его допрашивает сам хаохоу.

— Пусть приведут сюда!

Буцюй поскакал обратно и вернулся с двумя пешими шэнбинами, ведущими схваченного пленного.

— Откуда ты? — спросил сам Ли Гуан-ли. Толмач поревел его слова.

— Из Рашта.

— Где это?

— Далеко, за теми горами… — Пленный указал рукой в сторону Улугтага.

— Кто вас прислал?

— Наш бек.

— Ты совсем молод. Разве ты воин? Почему тебя послали с ними? — Ли Гуан-ли хотел добиться расположения юноши, чтобы получить от него нужные сведения.

— Я присоединился к ним по пути. Я неплохой джигит. Они согласились взять меня с собой.

— Вас очень мало. Как бы вы прорвались через наших?

— Мы зажгли огонь. Эршийцы узнали, что мы уже здесь.

— Еще едут ваши?

— Едут. Очень много. Они приедут через Ош. А мы прямо через перевал.

Толмач сказал, что пленник говорит на каком-то из говоров языка согдийцев. Юноша не обманывает, он горец.

Ли Гуан-ли дал знак увести пленного. Настроение его было окончательно испорчено. Теперь начнут стекаться отовсюду соседи даваньцев. Вот плоды затяжной осады! «Худшее из всего — осаждать крепости!» Только за прошедшие четыре дня войско Хань потеряло около шести тысяч! Осталось не более тридцати тысяч воинов… Прошел всего месяц с лишним с тех пор, как шэнбины вступили на землю Давани, и половина войска, переданного Сыном Неба под предводительство Ли Гуан-ли, уже потеряна. А Эрши не покорен, и число даваньцев, нападающих извне, хотя медленно, по все же увеличивается! Не обязательно добиваться сдачи Эрши. Можно просто сровнять его с землей! Пусть Ли Гуан-ли назовут не покорителем, а испепелителем Эрши!..

Пленного юношу увели подальше от цзянцзюня. Вновь назначенный вместо убитого даваньским пленным беком старший буцюй велел двум шэнбинам принести соломорезку.

— Зачем она понадобилась? — спросил один шэнбин другого.

— Не знаю. Наверное, будем резать му-су для коня цзянцзюня.

— Ты в самом деле безголовый! Ничего не соображаешь. Будем резать того лу-ну!

— Он так молод! Может, кого-нибудь другого?

— А кого другого? Если другого, то только тебя, Ань-ши!

— Не шути, Жэн Чэ!

Связанного по рукам и ногам пленника буцюи приволокли к соломорезке.

— Завязать ему глаза? — спросил буцюй своего старшего.

— Не мудри! Делай то, что тебе велено.

Буцюи подложили юношу под лезвие соломорезки.

— Шэнбин! — велел старший буцюй Ань-ши. — Ты нес соломорезку. Ты же и отрежь ему ноги! Пусть завидуют тебе другие шэнбины.

Ань-ши опустил лезвие соломорезки на ноги пленника. Брызнула кровь. Вдруг Ань-ши, отпустив рукоятку, отошел в сторону, бормоча:

— Я не могу этого сделать! В бою, не моргнув, отрубил бы ему голову. Но он же связан по рукам и ногам! Пусть это сделает кто-нибудь другой…

Разозлившийся старший буцюй, хлестнув Ань-ши плотью, заорал:

— Кто беспощадно вырвет душу врага Сына Неба?

— Я!

— Как тебя зовут?

— Жэн Чэ.

— Вижу, ты из рабов! Но Сын Неба даст тебе свободу, а таких, как этот трус, обратит в ту-ну!

Во время этой сцены пленный юноша опомнился: да, он знал, что обречен, но он не предполагал, что его будут мучить так жестоко. О таком он не подумал, когда соглашался притвориться упавшим с коня и лгать врагам, говоря, что он из Рашта и скоро оттуда придет многочисленная подмога эршийцам. «Рахшанак, тебя и в самом деле могут принять за человека из Рашта. Твой говор, голубые глаза, твоя светлая кожа — все, как у горцев», — сказал Марданбек, посылая его вместе с несколькими десятками отобранных чакиров. Перед выездом переодетые по-раштски чакиры пели песню о Шираке, так быстро распространившуюся среди даваньцев за последние дни:

Рахшанак старался петь громче других. Он гордился тем, что сделает не менее важное дело, чем Ширак. Но ведь Ширака не мучили так, как его, Рахшанака. Растерявшиеся, остервеневшие персы просто не додумались до этого, они разом прикончили Ширака. Рахшанак вдруг почувствовал себя беспомощным мальчуганом. Ему захотелось укрыться в объятиях Ботакуз, когда-то согревшей его сестринской лаской. Перед глазами Рахшанака возникло заботливое лицо Туранбалги, приютившего и вылечившего обожженного сироту, ученика вспыльчивого кузнеца. Рахшанаку захотелось сесть на коня за спиной ясаула Тохтара, крепко обняв его за пояс, чтобы он, как в детстве, увез его далеко-далеко. Рахшанак невольно взглянул вокруг, словно ища широкоплечих смельчаков Камчи и Бургута, которые вырвали бы его из рук этих двуногих зверей. Чудом спасшийся от гибели в подземелье Кан-и Гута, Рахшанак надеялся, что судьба улыбнется ему еще раз.

Жэн Чэ с силой опустил лезвие соломорезки на ноги юноши. Пленный глухо застонал, потом стиснул зубы, и на правой щеке его явственно проступил шрам от давнего ожога. Затупившееся бронзовое лезвие застряло в твердых костях голени, и Рахшанак потерял сознание. Когда Жэн Чэ, весь в поту, с трудом отрезал ему ноги, юноша уже ничего не чувствовал…

— Нам так и не удалось взять эту проклятую стену! — сказал Ли Гуан-ли предводителям, собравшимся вечером в его шатре. — Надо что-то придумать, чтобы самое позднее через неделю Эрши был в наших руках… или хотя бы его развалины… Теперь мы не можем жертвовать людьми так легко! Запрещаю убивать своих, даже если они совершают преступления. Придется ограничиваться плетьми.

Ханьские предводители до глубокой ночи обдумывали разные способы побыстрее взять Эрши. Но ни одно предложение не удовлетворило цзянцзюня.

— Где наши мастера водного дела? — спросил он Чжао Ши-чэна.

— Которые отвели воду?

— Да, те. Привести их ко мне.

Предводители поняли, что цзянцзюнь уже нашел выход, но хотел проверить, не предложит ли кто более действенной меры. Однако что это за выход, они догадаться не могли. И при чем тут вода? Неужели цзянцзюнь забыл, что эршийцы больше не испытывают жажды, они или действительно выкопали колодец или подземным ходом вышли к речке.

На рассвете цзянцзюнь вновь собрал предводителей и объявил им уже обстоятельно взвешенное решение:

— Проложим до стены насыпь высотою в два человеческих роста и по ней пустим на город стремительную воду арыка!

Военачальники восторженно приняли план своего цзянцзюня. Шэнбины, как муравьи, начали таскать отовсюду глину. На глазах даваньцев, наблюдавших за действиями противника, начала вырастать насыпь от склонов сопок к стене осажденного кента. К полудню эршийцы догадались, что собираются делать шэнбины.

Ханьцы продолжали строить насыпной арык я ночью, при лунном свете. На следующий день среди эршийцев почувствовался упадок духа. Склонные к панике стали роптать: