Монап Эгамбердиев - Тень Желтого дракона

— Кто здесь кузнец Оробаз? — громко спросил ясаул, поднявшись по внутренним кирпичным ступенькам.

— Вот он! Отдай мне, я передам ему сам, своей рукой! — властно сказал Туранбалга и почти вырвал свиток из рук ясаула.

— Вот тебе ярлык свободы! Ты больше не раб!

Какая-то неведомая сила подняла Оробаза с места. Он обнял Туранбалгу и стал его целовать. Но вдруг объятия Оробаза ослабли, подогнулись колени…

— Эх, проклятая!.. — сказал стоявший рядом с ним чакир.

Из спины Оробаза торчала стрела самострела.

— Как она прошла через щель? Нашла его как раз в такое время! — воскликнул Камчи, назначенный после возвращения в кент десятником мергенов.

— Спустим его вниз! — сказал Туранбалга.

Подоспевший по зову чактров лекарь осторожно вытащил глубоко вонзившуюся стрелу. Оробаза бережно уложили на камышовый настил под стеной.

— Воды! — прошептал Оробаз пересохшими губами.

— Пошли чакира в Арк! Пусть скажет: для кузнеца Оробаза в последний раз нужно два глотка воды, — шепотом сказал Туранбалга, отозвав Камчи в сторону.

Только теперь они заметили, что зажатый в правой руке Оробаза свиток был испачкан в крови. Когда Туранбалга дотронулся до свитка, чтоб вынуть его из руки Оробаза, тот приоткрыл глаза и еле слышно произнес:

— Во…ды!..

Камчи нетерпеливо смотрел в сторону Арка, ожидая посланного за водой чакира. Но его не было видно.

— Идет! — крикнул кто-то из башни.

Носик медного кувшина поднесли ко рту Оробаза. Отпив три-четыре глотка, он рукой отвел кувшин в сторону. Немного воды пролилось на его рыжую бороду. Оробаз уставил синие глаза в голубое небо. Протянув руку, сказал:

— Ярлык!

Туранбалга, развернув свиток, отдал его в дрожащие руки Оробаза. Тот поднес ярлык к глазам и долго всматривался в него, потом прижал к высохшим губам и, по-даваньскому обычаю, к глазам. Он попытался встать. Туранбалга и Камчи, подставив свои плечи, подняли его. Рослый Оробаз выпрямился; когда он поднял голову, чуть вздернутый кончик носа придал ему гордый, непокорный вид. Он смотрел через стены осажденного кента куда-то в дальние дали. Чувствовалось, что он еле превозмогает страшную боль. Через миг он застонал, и его осторожно уложили на уже приготовленный войлок. Оробаз стал бредить, несколько раз повторил непонятные даваньцам слова.

— Что говорит Оробаз? — спросил Камчи Туранбалгу.

— Он называет какие-то имена, вспоминает о не ведомой нам стране…

— Но ведь люди говорили, что он из Парфианы?

— И это верно! Но родился он не там. За Парфианой есть много стран. Одна из них лежит у самого моря. Ее называют Понтом… Работорговцы Понта еще в детстве продали Оробаза парфианам. Бездетный кузнец из Нусая купил его и, освободив от рабства, усыновил. Имя Оробаз тоже дал ему тот кузнец. Он обучал его кузнечному и столярному ремеслу. Когда Оробаз подрос, его женили. Там осталась его жена с двумя детьми — тоже, как и здесь, сыном и дочерью. Во время войны между парфианами и юнанами, обосновавшимися в Бабиле, Оробаз попал в плен и опять стал рабом. Караванбаши из Бабила подарил его нашему ихшиду… Дальше вы знаете.

— Значит, он с самого края света!

— Да, можно так сказать.

Раненый кузнец-чужестранец то терял сознание, то снова приходил в себя. Перед его глазами предстал длиннобородый широкоплечий отец. Он вспомнил тот роковой день: отец с четырехлетним Оробазом плыли вниз по течению реки до того места, где она вливала свои воды в большую реку. Он не помнит уже название тех рек. В лодке у них были деревянные сосуды. Отец ушел в лес, чтобы собрать мед в дуплах деревьев. Оробаз, сидя в убогой лодочке, разинув рот, смотрел на проплывавшее мимо него по реке причудливое судно. Он помнит, что от судна отделилась небольшая лодка и поплыла к нему. В лодке сидели три человека. Когда они приблизились, один из них протянул Оробазу флейту, а другой встал, широко расставив ноги. Как только Оробаз потянулся к флейте, стоявший человек схватил его и тут же заткнул рот какой-то душистой тряпкой. Ему завивали глаза. Он тогда вспомнил страшный рассказ своей бабушки о речных пиратах-чужеземцах. До сих пор в его ушах слышится всплеск воды над веслом отплывающей от берега лодки…

Года через два-три после того, как он оказался в Эрши, Оробаз почему-то начал верить, что вновь получит свободу. Но он не знал, что долгожданная свобода придет к нему вместе с последним вздохом. Он силился сейчас понять эту игру судьбы, но старался напрасно. Ему казалось, что он летит в небо вверх ногами…

— Во…ды!..

Но он уже не смог проглотить воду, влитую ему в рот из кувшина. Увидел себя стоящим на стене кента. По ту сторону ползали какие-то чудовища. То первая, то вторая жена и дети тянули его за полы одежды в кент, а чудовища — к себе. Наконец он сорвался в пасть одного из этих чудовищ…

Кузнец-чужестранец лежал тихо, без дыхания, обеими руками прижав к груди ярлык свободы…

— Несметны только песчинки, а не золото. Два дня они осыпали нас им. Должно же оно у них когда-нибудь кончиться!

Ли Гуан-ли оказался прав. Шэнбины, с нетерпением ожидавшие «золотых стрел» даваньцев, убедились, что сегодня не придется заработать даже на пару затяжек курева. «Все равно смерть, — думали шэнбины. — Не все ли равно, от чего умереть — от стрелы даваньца или от меча своего же сотника?» Чинжины кинулись на приступ.

Даваньцы, как и в прошлые дни, сражались лишь с теми шэнбинами, которые достигали верха стены. Когда же под стеной столпилось особенно много шэнбинов, на них стали сбрасывать тяжелые бревна. Устоять против стрел, защищаясь щитами, шэнбины еще кое-как могли, но бревна, падая с большой высоты, сбивали с ног и давили всех, кто оказывался на их пути. Сяовэи и сотники, стараясь держаться позади штурмующих стены шэнбинов, размахивали плетьми и, ругаясь, угрожали смертью всем нерешительным.

— Неужели и на пятый день приступа мы не сможем взять город?! — возмутился Чжао Ши-чэн.

Ли Гуан-ли угрюмо молчал.

— Дым! Вон на той высокой горе! — с тревогой в голосе сообщил буцюй, стоявший немного ниже на той же земляной насыпи.

Ли Гуан-ли, чуть повернувшись в сторону горы Улугтаг, лишь краем глаза посмотрел на дым, как будто давно ожидал его. В это время взревели карнаи на крыше Арка в осажденном кенте. Чжао Ши-чэн ругался сквозь зубы, посматривая то на стены кента, то на дым на склоне горы. Ли Гуан-ли со скрытым презрением глядел на управителя войском.

— Там еще и пыль! Наверное, опять едут. Послать буцюя к Ли Чи?

— Он еще не ослеп! — спокойно, но подавленным голосом ответил Ли Гуан-ли.

Спустя немного времени присланный от Ли Чи буцюй сообщил:

— Их около сотни! Но толмачи говорят, что это не даваньцы. Они иначе одеты: их платье из теплой шерсти.