Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Позже Победоносцев в статье «Церковь» будет писать: «Кто русский человек — душой и обычаем, тот понимает, что значит храм Божий, что значит церковь для русского человека. Мало самому быть благочестивым, чувствовать и уважать потребность религиозного чувства; — мало для того, чтобы уразуметь смысл церкви для русского народа и полюбить эту церковь как свою родную. Надо жить народною жизнью, надо молиться заодно с народом, в церковном собрании, чувствовать одно с народом биение сердца, проникнутого единым торжеством, единым словом и пением. Оттого многие, знающие церковь только по домашним храмам, где собирается избранная и наряженная публика, не имеют истинного понимания своей церкви и настоящего вкуса церковного и смотрят иногда равнодушно или превратно в церковном обычае и служении на то, что для народа особенно дорого и что в его понятии составляет красоту церковную».

Как не вспомнить другого графа Толстого — Алексея Николаевича, советского сверхлауреата-классика. Убежденный эмигрант, он в начале 20-х годов лютейше ненавидит советскую власть.

Иван Алексеевич Бунин вспоминал, как этот Толстой требовал в белых газетах времен Гражданской войны и самых первых лет эмиграции поголовного истребления комиссаров и коммунистов, но сперва для всех — пытки. Так и писал: каленые иголки под ногти… Уж какое тут непротивление!

В примечании к советскому изданию Бунина указано, что Иван Алексеевич написал эти воспоминания в обиде и раздражении. Не исключено, написаны в раздражении, и было отчего, но какое это имеет отношение к высказываниям Алексея Толстого?..

Эмигрантское прозябание, настойчивые зазывы сталинских эмиссаров неузнаваемо меняют этого убежденного ненавистника диктатуры пролетариата и вообще социалистического строя. Толстой порывает с эмиграцией.

Эмиссары обхаживают и Горького [105] В 1919 г. у Горького по приказу Зиновьева был произведен обыск; это потрясло «Буревестника» до самых основ души. , Шаляпина, Бунина, Репина, Прокофьева… Не случайная, а продуманная линия Сталина. Им обещают жизнь куда как обеспеченную, с разной движимостью и недвижимостью, ну ничем не хуже старой, как при убиенном в Екатеринбурге царе. Будущий ответственный редактор «Известий ВЦИК», бывший эсер-максималист, а ныне убежденный большевик Иван Михайлович Гронский занимается возвращением Горького — не наезды его домой дброги алмазному владыке, а законное проживание с пропиской на собственной жилплощади или там в имениях и на дачах Подмосковья и Крыма…

Шаляпин наотрез отказывается от подобной чести и публикует воспоминания, в которых, между прочим, предсказывает и гибель храма Христа Спасителя от человека в козловых сапогах с бесшумной походкой осетина. Алмазный устроитель жизни натравливает на него газету «Известия». Пусть поливает грязью, у нее этакого добра сверх всякой меры, только посигнальте со Старой площади, ни в чем не уступит «Правде». Сыны партии.

Нет, творцы этой жизни не успокоились, без малого через полвека притащили кости беглого раба Федьки Шаляпина в свою московско-партийную вотчину и призарыли, пристегнув таким образом его имя к своей пропагандистской машине. С костями-то оно проще, не умеют они противиться.

Что из того, что он проклял их и сбежал? Пусть теперь только одни кости от него, а все равно куш от этого несомненный. Вроде раскаялся, вернулся… Свой!

Сергей Прокофьев возвращается из-за границы и становится под свирепые постановления генерал-полковника А. А. Жданова — высшего знатока всех таинств искусства. Не те ноты в чести у «женевских» устроителей новой России. Экая досада, почему Прокофьев не Дунаевский или Туликов? Где ясная, бодрая и зовущая вперед музыка?! Гнев генерала-полковника до лагеря композитора не довел. Остался у себя в кабинете при «своей рояле» Сергей Сергеевич, надо же наконец образумиться и нарисовать нужные ноты — народы ждут [106] Тогда же, в 1948-м, отправят в лагеря и Лину Прокофьеву, бывшую жену композитора (разумеется, за «шпионаж» — иностранка ведь). Она, отбыв срок (если б не умер Сталин и не наступи амнистия — вряд ли вернулась бы…), скончается в вольном Париже в возрасте 92 лет. А пусть супруг (хоть и были уже в разводе) рисует «настоящие народные» ноты! .

Корней Иванович Чуковский срывает уже почти состоявшееся возвращение Репина. Алмазный владыка, однако, повелевает считать Илью Ефимовича первым русским живописцем; его, а после — Сурикова (не мог вождь без табели о рангах), а это всегда действует, особенно на престарелых людей. И уже без осуждения взирал на опыт социалистического строительства 80-летний Илья Ефимович…

В рассказе «Жалобы» Горький словами героя говорит: «Я не верю в социализм: его выдумали евреи, это просто попытка рассеянного в мире народа к объединению. Социализм, сионизм — это, вероятно, одно и то же…»

Словом, «Буревестник» «шатался», его опекал Ленин, несмотря на взаимные недовольства. «Буревестник» совсем было отпал в эмиграцию, но Сталин городом Горьким, улицей Горького [107] 28 марта 1932 г. Горькому исполнилось 64 года. По случаю славного «тезоименитства» Нижний Новгород был переименован в город Горький. Такая же участь постигла и центральную улицу Москвы — Тверскую, а с ними и десятки других местечек, улиц и переулков… Сегодня наконец и городу на Волге, и улице возвращены исконные названия… и многими другими пассами превратил его в своего, как это сказать… вассала, что ли… Слугой не назовешь — тут все несколько иначе навинчивалось. И все же обретался Алексей Максимович на ролях почетного одабривателя разных эпохально-социалистических начинаний, в том числе и прежде всего — насилий. Сгубила Горького жадность к похвалам, славе какая-то патологическая, даже необъяснимая, поскольку имелось ее у него больше нежели достаточно… Не умеет человек, даже очень крупный, поставить себе «нет», провести черту, за которой уже не существует для него ни радость, ни честь… Слабость душевная привела к бесславному падению.

И у истоков всех падений дежурил «женевец» — потакал, потрафлял душевной слабости. Как в классической драме, важен был этому «женевцу» не сам Горький, а дарование великого писателя, все его знаменитое европейское прошлое. И ограбили его.

Наверное, лестно было Горькому гулять и ездить по улицам Горького (даже для этого гримировался и переодевался — в народ тянуло «Буревестника»). Это ж соображать надо…

Ну что для непогрешимых русские тысячелетние города, можно если не раздавать в уделы, то переименовывать — все та же самодержавная традиция. Народ хоть и республиканский теперь, а живет по законам самой тупой деспотии, трону генерального секретаря поклоняется, равноправие и свободу святит.