Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

Огненный Крест.

Истинным творцом «красной конницы» являлся Борис Мокеевич Думенко. Весной 1918-го он собирает небольшой конный отряд, а спустя год уже командует конной группой Десятой армии. На базе этой группы в июне 1919-го формируется 1-й Конный корпус. За тяжелым ранением Думенко в командование корпусом вступил Буденный.

В конце 1919 — начале 1920 г. Думенко во главе вновь созданного им корпуса совершил не имеющий себе равных по результатам поход от Царицына до Новочеркасска. На него фабрикуется дело. И мая 1920 г. по приговору выездной сессии Реввоентрибунала Республики Думенко вместе со своим штабом был расстрелян. Приложили к этому руку и Буденный, и Ворошилов, и Щаденко, и Тимошенко… Безусловно, были в курсе дела и Троцкий с Лениным. Ни с одной стороны возражений не последовало.

Вооруженные Силы Юга России предприняли поход на Москву, когда судьба Восточного фронта была решена, адмирал Колчак отступал. В этой несогласованности вся недооценка красных, все высокомерие и презрение белых генералов. Как же народ ненавидел их!

Вожди белого движения вели борьбу, усматривая в России легкую добычу. В эту свару оказались втянутыми все политические организации, признанные белым движением.

Нечего и говорить, как это при спаянности большевизма поднимало его шансы на успех.

А пока фронт осаживает к Москве.

На торжественных церемониях в белом тылу гремит военная музыка — «именные» полки (после — дивизии) обзавелись своими маршами. У каждого такого полка — своя форма и своя полковая музыка. После Измайловского, Преображенского, Семеновского полков в России открывается история новых, не менее почетных. Россия вот-вот осилит смуту.

«Гром победы, раздавайся!..»

В рейд по тылам красных Деникин бросает конную группу генерала Мамонтова [72] Генерал Мамонтов командовал конной группой из трех корпусов. В группу входил и конный корпус разбойного генерала Шкуро. . Еще усилие — и Москву накроет бело-сине-красный стяг. И Шкуро гонит своих казачков…

Командующий Донской армией генерал Сидорин [73] Генерал Сидорин в эмиграции будет завербован (а потом разоблачен) чекистами и станет ревностно выполнять задания ВЧК-ОГПУ-НКВД. в разгар наступления подает Деникину рапорт за рапортом. Он упорно обращает внимание главнокомандующего на безотлагательность работы по укреплению и преобразованию тыла. Сидорин предлагает «отвести наши слабые, зарвавшиеся вперед войска на юг, пожертвовать даже Харьковом».

Антон Иванович отозвался с болезненной поспешностью: наше быстрое движение путает расчеты большевиков. Он уязвлен: подобные предостережения поступают и от других генералов, разве что Владимир Зенонович молчит…

На военные просчеты давно и настойчиво указывает Деникину и барон Врангель. Вот эти строки из его воспоминаний:

«Безостановочное, стремительное наступление Донской и Добровольческой армий, при чрезвычайной растяжке нашего фронта, при полном отсутствии резервов и совершенной неорганизованности тыла, представлялось опасным. Мы (то есть командование Кавказской армии. — Ю. В.) предлагали Главнокомандующему временно закрепиться на сравнительно коротком и обеспеченном на флангах крупными водными преградами фронте Царицын — Екатеринослав…»

А Май-Маевский пьет; застолье с юными приятными дамами (как, например, Жмудской), лесть — и этот ни на что не похожий чертов фронт! Он не может не сознавать всей шаткости обстановки. Но фальшивый капитан Макаров помогает заглушать тревогу — он такой мастак в организации пирушек. Право, отличный адъютант! А что, и впрямь, Москва под боком, а он, Владимир Зенонович, ведет эту рать.

Врангеля возмущает бесхребетность Деникина в отношениях с генералитетом. Безжалостной рукой пресечь любое неповиновение, расхлябанность и особенно пьянство с развратом. Как все это допустимо в трагические дни для Родины! Как это может быть — ведь в твоих руках судьбы народа?!

«Казавшийся твердым и непреклонным, генерал Деникин в отношении подчиненных ему старших начальников оказывался необъяснимо мягким. Сам настоящий солдат, строгий к себе, жизнью давший пример невзыскательности, он как будто не решался требовать этого от своих подчиненных. Смотрел сквозь пальцы на происходивший в самом Екатеринодаре безобразный разгул генералов Шкуро, Покровского и других. Главнокомандующему не могли быть неизвестны самоуправные действия, бесшабашный разгул и бешеное бросание денег этими генералами. Однако на все это генерал Деникин смотрел как будто безучастно».

Антон Иванович рассчитывает на стремительность продвижения, осталось 200–300 верст, всего несколько переходов для кавалерии. Эта стремительность и не позволяет противнику принимать ответные меры, он только успевает отходить. На плечах красных ворваться в Москву! Не давать им передышки, не давать времени на организацию фронта.

Принцип единой и неделимой России, над которым во всю историю так издеваются большевики, был принят ими самими безоговорочно, но только в другой форме. Удержать Финляндию и Польшу не представлялось возможным, хотя в польскую кампанию такие надежды всколыхнулись — красные разъезды почти доставали до пригородов Варшавы. Поэтому об отделении Финляндии и Польши большевики заявляют как о торжестве социалистических принципов и праве народов на самоопределение. Для всех же прочих народов, закрепленных Россией за собой, этот принцип ошельмован. Право есть, а не воспользуешься. На губах Москвы черная улыбка.

Добровольческая Армия ниточкой растянулась на обширном фронте. Резервы отсутствовали, части измотаны, скверно сбиты, еще хуже обмундированы, хотя тыловые склады ломятся от поставленной союзниками амуниции, но все это идет на расхищение и спекуляцию. Это оргия казнокрадства!

На личный состав Добровольческой Армии был заведен строгий и весьма дотошный учет. Вся эта канцелярия в большинстве своем была взята красными (вот уж пособила в работе «женевской» твари!). В среднем на сотню солдатских карточек приходились две-три с отметкой «расстрелян за большевистскую агитацию».

Гром победы…

«Лошади до такой степени устали, — пишет очевидец о тех последних победных шагах, — что не могли развивать никаких аллюров, кроме шага. У замученных людей, дезорганизованных грабежами и насилиями, исчезла вера в свои силы…»

«Гомерические кутежи и бешеное швыряние денег на глазах всего населения вызывали среди благоразумных элементов справедливый ропот. — Горечь в словах Врангеля, когда он рассказывает об этом. — Тыл был по-прежнему не организован. Войсковые начальники, не исключая самих младших, являлись в своих районах полновластными сатрапами. Поощряемые свыше войска смотрели на войну как на средство наживы. Произвол и насилие стали обычным явлением. Как я уже говорил, трудно было первое время в условиях настоящей борьбы требовать от войск соблюдения обычаев войны. В течение долгих месяцев армия жила военной добычей. Разоренные и ограбленные большевиками казаки справедливо хотели вернуть свое добро. Этот стимул, несомненно, приходилось учитывать… Однако рядом неуклонно проводимых мер я стремился постепенно привить частям моим чувство законности».