Юрий Власов - Огненный крест. Бывшие

И гром раздался.

Уже после крушения фронта и начала бегства тот же очевидец пишет: «…не только от наличия военной силы зависел сейчас исход борьбы. Неизмеримо большее значение имел моральный фактор. Большевики решили вопрос психологически. Их противники теряли веру в себя, волю к победе. И огромная донская конница, с глубокой ненавистью относившаяся к большевикам, теряла, как выражались фронтовики, «сердце» и отходила к Новочеркасску, не проявляя той стойкости, которой она отличалась несколько месяцев назад…»

2 ноября 1919 г. в Харькове, в штабе Добровольческой Армии, Деникин собирает совещание. Он приказывает Май-Маевскому доложить обстановку: что с армией, почему она так неудержимо бежит? Где резервы?

Май-Маевский заявляет, что в оперативном отделении нет карты, она на вокзале. Там, по предположению штаба, должно было состояться совещание. Более часа совещание поджидает нарочного с картой. Это производит тягостное впечатление.

Доклад Май-Маевского, к смятению участников, вдруг обнаруживает, как поверхностно знает штаб Добровольческой Армии обстановку. Из бессвязного доклада ясно одно: фронт прорван, белые части откатываются, но где, какие — неизвестно. Резервов нет. Отправлено последнее пополнение — 800 штыков. Это катастрофа, и когда, где — до Москвы уже рукой подать!

Несколько позже, так сказать в приватной беседе, Владимир Зенонович скажет барону Врангелю:

— Я считаю положение тяжелым и безвыходным. Причин много, объяснять не буду.

Май-Маевский отстранен от командования и вызван в ставку, в Таганрог.

Лжекапитан Макаров вспоминал:

«Улица, где жил Деникин, охранялась патрулями.

Приемная Деникина была обставлена мягкой мебелью. На стенах висели картины знаменитых художников и оперативная карта грандиозных размеров.

Деникин поздоровался с Май-Маевским самым дружеским образом и пригласил в соседнюю комнату.

— Владимир Зенонович, мне неприятно было отозвать вас. Я долго не решался… У меня была мысль подчинить вам Врангеля… Но вы поймите меня, я это сделал в интересах нашего общего дела…

— Антон Иванович, разрешите мне выехать в Севастополь, где я буду жить…

— Пожалуйста, пожалуйста, с полным окладом жалованья. А теперь пойдемте посмотрим фронт.

Генералы углубились в карту.

— Владимир Зенонович, что вы думаете об общем положении фронта?

— Положение тяжелое. Единственный, по-моему, выход — сосредоточить распыленные части на Кубань и Крым…

— Что вы, Владимир Зенонович?! Отдать без боя занятую территорию?! Нет, я с этим не согласен.

— Другого выхода нет, — настаивал Май-Маевский, — от больших соединений остались небольшие группы, разбросанные на огромной территории. Надо предположить, что противнику с превосходящими силами нетрудно будет ликвидировать эти группы, отрезав их от своих баз и связи. Вы же сами говорите, что от многих частей не имеете сведений… Возможно, они окружены и участь их решена. Нужно еще учесть: армия состоит из крестьян и пленных и у нас не столько потери, сколько дезертиры…

— Нет, Владимир Зенонович, вы не правы. К Кубани мы всегда можем отойти. Я постараюсь задержать наступление красных и перейти в контрнаступление.

— Антон Иванович, а как положение Колчака?

— Он отступает быстрее нас. У него большой недостаток командного состава: унтер-офицеры командовали полками. Колчак просил у меня офицеров; как хорошо, что я не послал их…»

Даже этот отрывок свидетельствует о неграмотности и неправильности речи лжекапитана.

«Май-Маевский часто диктовал мне приказы и распоряжения, — пишет Макаров. — Иногда брал у меня из рук лист, качал головой и укоризненно восклицал:

— Капитан! Почему вы так безграмотно пишете?! Будьте же внимательнее!

Я довольно несвязно ссылался на тяжелую жизнь и контузию.

Однажды в приказании начальнику штаба я написал «сурьезно». Начальник штаба генерал Ефимов старательно переправил «у» на «ю».

— «Сюрьезно!» — прочитал удивленно Май-Маевский. — А кто же так поправил? — поинтересовался он смеясь.

— Начальник штаба, ваше высокопревосходительство…»

Сцена просто эпическая.

Любопытно, еще действует революционная этика: мягкая мебель — это у буржуев, крестьянам и рабочим она ни к чему, картины — тоже свидетельство роскоши и разложения… Ну, а что до карты «грандиозных размеров», тут Павел Васильевич не может удержаться от обычного детского изумления.

Деникин напишет:

«Май-Маевский был уволен.

До поступления его в Добровольческую Армию я знал его очень мало…

Май-Маевский прожил в нищете и забвении еще несколько месяцев и умер от разрыва сердца в тот момент, когда последние корабли с остатками белой армии покидали севастопольский рейд.

Личность Май-Маевского перейдет в историю с суровым осуждением…

Не отрицаю и не оправдываю…

Но считаю долгом засвидетельствовать, что в активе его имеется тем не менее блестящая страница сражений в каменноугольном районе, что он довел армию до Киева, Орла и Воронежа, что сам по себе факт отступления Добровольческой Армии от Орла до Харькова при тогдашнем соотношении сил и общей обстановке не может быть поставлен в вину ни армии, ни командующему.

Бог ему судья!»

А Макаров… сбежит из камеры смертников к партизанам, в Крымские горы. Определенно по душе Господу цепкость рук и чугунные души…

«Армия, — писал впоследствии Врангель Деникину, — воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве, имея начальников, которые примером своим развращали войска, — такая армия не могла создать Россию. Лишенная организованного тыла, не имея в тылу ни одной укрепленной позиции, ни одного узла сопротивления и отходя по местности, где население научилось ненавидеть добровольцев, — армия, начав отступление, стала безудержно катиться назад по мере того, как развивался успех противника и обнаруживалась несостоятельность стратегии и политики…»

По воспоминаниям Локкарта, единственной целью каждого русского буржуа была интервенция британской армии для восстановления порядка в России, если не британской, так германской армии.

Как я уже писал, независимая позиция Петра Николаевича Врангеля привела его к фактическому изгнанию. Предложение об этом было передано через англичан. Предложение покинуть Россию. Это было вдвойне больнее. Ему, русскому генералу, англичане передают предложение главнокомандующего покинуть Россию.

«Сведения о моей высылке быстро распространились. Известие об этом было встречено в армии и обществе весьма болезненно. Я ежедневно получал огромное число сочувственных писем и телеграмм. Многие приходили лично — соболезновали, просили остаться. Это было очень тягостно. Отъезд мой все откладывался… Все угольщики направлялись в Новороссийск, где шла поспешная эвакуация (бегство разбитой белой армии из Новороссийска в Крым судами из Новороссийска в феврале — марте 1920 г. — Ю. В.)… Потеряв надежду выехать на русском судне, я скрепя сердце сел на английский «слуп».