Борис Шелепов - Их было трое

— Товарищ командир, — успокаивал Бибикова Костя, — у попа есть хороший пластырь. Мы им нос залепим, еще лучше станет. Ахмет сам потом спасибо скажет.

— Ну и черти же, — покачал головой старый служака. — Учтите: если бы сегодня не были именинниками в роте, посадил бы вас на хлеб-воду суток на двое. Точно.

— Больше не повторится, — заверил отделенного Знаур.

Отделенный махнул рукой и направился к воротам, за которыми маячили всадники. Красноармеец-дневальный распахнул ворота, и всадники проскакали через двор к домику канцелярии роты. Передним ехал комбриг Янышевский, потом — комиссар, за ними еще несколько верховых. Сзади ковылял на хромой лошадке адъютант — «Дон-Кихот Манычский».

Янышевский легко спрыгнул с коня и прошел в казарму. Оттуда послышался громовой голос дежурного:

— Рота, сми-и-рна-а!..

И еще:

— Красноармейцам-воспитанникам Кубатиеву и Коняхину явиться в канцелярию!

За столом сидело начальство от комроты до комбрига — по восходящей. Не было только штабных чинов.

— Ну-с, герои, — сказал комиссар Григорий Акимович Поддубный, обращаясь к Знауру и Косте. — Я слышал, что вас троих вчера приняли в члены Ленинского Комсоюза молодежи.

— Приняли, — ответил Знаур, смутившись. Он подумал: «Посмотрели бы вы, как новые комсомольцы дрались…»

— Теперь вы на особом положении: должны вести за собой молодых красноармейцев. Ясно?

— Ясно! — браво ответил Костя.

— «Ясно»… А что это у тебя под глазом?

— Так, боролись…

— Ну, ладно. А где ваш третий друг? Позовите его.

— Есть, товарищ комиссар! — Знаур выбежал на улицу.

Сопя разбитым носом, Ахметка доложил о своем прибытии.

Янышевский понимающе покачал головой, усмехнулся.

— Ну, ладно. Вот что, хлопцы. Отдохнули после боя?

— Отдохнули, товарищ комбриг! — хором ответили Знаур и Костя.

— Клянусь, — добавил Ахмет.

— Тогда слушайте. Мы решили послать вас в тыл белых. Задачу поставит ваш комбат. Прошу.

Комбат Огурцов извлек из планшета маленькую карту и подозвал ребят к себе.

— Я покажу вам все это на местности, а пока смотрите. Вот наши передовые позиции. Это станица Бургустанская, а за ней Бекешевка. Вы должны разведать, где находятся наши бойцы, захваченные в плен. Пойдете туда, как беспризорники, «с сумой на плечах», будете просить подаяние. Вернетесь через два дня. Если надо, вернется один с устным донесением, а двое будут продолжать разведку. Потом еще один вернется и, наконец, последний… Вот ваш маршрут, запоминайте…

Молодые бойцы внимательно слушали своего командира батальона. А во дворе уже собирались гости — парни, девушки и пожилые люди из коммуны.

Юным героям в празднике участвовать не пришлось — их ждали новые боевые дела.

К обеду следующего дня трое «нищих» — Знаур, Костя и Ахмет — добрались до Бекешевки.

На улицах станицы — ни души.

— Где же люди? — недоуменно спросил Ахмет. — Неужели беляки всех прогнали?

С церковной площади послышался гул толпы.

— Идем быстрей, ребята! — приказал Знаур (он был старшим группы). — Может быть, там готовится казнь наших бойцов, которые в плен попали…

На площади они увидели страшную картину. На возвышенном месте, возле входа в церковную ограду, стояла огромная бричка, запряженная четверкой волов. На ней — широкий помост с деревянным щитом. По ту и другую сторону щита на острых железных крючьях висели трупы людей с вывернутыми и переломанными конечностями.

У страшного щита, сложив руки на груди, стоял Генрих Шиц. Рядом с ним разглагольствовал пьяный, обросший седой щетиной казак:

— Вот что делают с православными хрестьянами анчихристы-большевики, — орал он, показывая плеткой на трупы. — Долго они глумились над своими безоружными жертвами. Братья казаки! До каких пор будем мы терпеть богомерзкие деяния?..

В десяти метрах от брички на высоком штативе стоял огромный фотоаппарат, около которого возился маленький человечек в черном. Время от времени он поднимал руку, кричал: «Господа! Прекратите шевеление!» — и снимал кожаную крышку с объектива.

Тут же, у аппарата стоял мистер Стрэнкл и давал какие-то указания фотографу.

Знаур впился глазами в Стрэнкла. Вот где очутился «мистер», уехав «собирать травы»…

— Ребята, смотрите, — тихо сказал Костя. — Вон у того казненного — звездочка на груди выжжена. Значит, их убили не наши, а сами беляки. Звездочку-то не досмотрели, гады. А теперь на наших наговаривают…

— Ясно, — заметил Знаур. — Наши бойцы замучены. Хотят обмануть людей.

Переговариваясь, Костя и Знаур не замечали, что Ахметка впился глазами в лицо одного казненного, что-то шептал, порывался вперед. Трясущиеся руки искали кинжал у пояса, но кинжала не было…

— Знаур! Костя! — хрипло сказал Ахмет. — Скорей…

— Что с тобой? — оглянулся Знаур.

— У тебя тиф! Пот льется, — с тревогой заметил Костя.

— Не тиф… Там… видишь… убитый… звезда на груди — Абдулла, мой дядя… Дай наган, Знаур, если ты хорош друг есть…

Знаур испуганно посмотрел на казненного с выжженной звездочкой.

— Твой дядя? О, аллах…

Ахмет гневно сверкнул глазами.

— К черту аллах! Почему он белым помогал казнить наших? Буржуйский аллах — черный собака…

Поднявшись на цыпочки, Ахметка крикнул на всю площадь:

— Абдулла-а-а!..

Кто-то зло цыкнул. Стоявшие рядом казаки начали с любопытством рассматривать ребят.

— Молчи, — в самое ухо шепнул Знаур Ахметке. — Мы отомстим…

— Буду молчать…

…На помост выходили богато одетые старики, держали речи, крестились, глядя на церковь. Поднялся какой-то подслеповатый чиновник в очках, долго читал «резолюцию», а потом попросил всех грамотных подходить к столику, стоящему недалеко от брички, ставить свои подписи.

Вдруг из толпы раздался голос:

— Не верьте, казаки, провокациям белобандитов! Они сами все устроили для показа. Не верьте обману. Я видел ночью…

Глухой револьверный выстрел заставил его замолчать. Фельдфебель Шиц спокойно вкладывал наган в кобуру.

Трое казаков в дорогих черкесках принялись топтать ногами убитого…

— Бей анчихриста! Он подосланный!..

Мистер Стрэнкл поспешно выбирался из толпы. За ним следовали два молодых казака с карабинами — охрана.

— Сход объявляю закрытым! — громко объявил с помоста пьяный казак.

Бричка тронулась.

Друзья пошли следом, увлекаемые толпой. Ахметка еще не пришел в себя, губы его дрожали.

Ночевали у одинокой старушки Авдотьи Никитичны, на самом краю станицы. Жила она бедно, кроме вареных бураков в доме ничего не было. Угостили ее хлебом.

Ребятам долго не спалось. Лежа на лавках в пустой чистой горнице, переговаривались.

— А что, Костя, если нас завтра убьют? — спросил ни с того ни с сего Ахметка.