Борис Шелепов - Их было трое

И повел Энвер свои батальоны. Сам впереди. Так требовала обстановка. Рядом коммунисты полка — автоматчики.

Бывали минуты, когда присутствие любимого командира в атакующей цепи решало успех боя. Умный командир понимал, что эти минуты — кульминационная точка сражения, потом он обязан вернуться на свое место и управлять частями.

Случилось так, что геройский порыв командира стал для него роковым. Теперь поздно судить-рядить, «грамотно» ли поступил Ахсаров, возглавив цепи, штурмующие Харьков. Одно ясно: он не пожалел жизни для победы, он был беззаветным героем.

Воины видели перед собой белую кавалерийскую кубанку Энвера и смело двигались вперед. С могучим «ура» они первые ворвались в город.

…Вечером в политотдел дивизии пришел майор Аносов и положил на стол партийный билет со старой и свежими пробоинами.

— Осколками мины, — тихо сказал Аносов.

Склонив коротко стриженную голову, долго смотрел секретарь политотдела на уцелевшую маленькую фотографию: совсем еще юное, но волевое лицо, на петлице — три кубика и скрещенные сабли под блестящей подковой.

— Он из кавалеристов? — спросил секретарь.

— Воспитанник конной гвардии. Ходил по тылам врага с Плиевым на Смоленщине и под Москвой.

— Вот бланк. Он прикрепляется к партийному билету. Заполните, товарищ Аносов. В этой графе напишите: «Пал смертью героя при освобождении Харькова».

Шумит густая листва задумчивых кленов над могилой Героя Советского Союза Ахсарова. Не о той ли славе, что ходит по Украине о нем — сыне осетинской земли!..

В тот день, когда воины и харьковчане прощались с Ахсаровым, еще не было этого парка, еще не выросли новые прекрасные дома вокруг. Но уже чувствовалось дыхание весны и победы. И кто-то из старых друзей Энвера тихо повторил слова, произнесенные им на собрании коммунистов:

— «Он хотел быть строителем, воздвигать новые дома…»

К вечеру бой утих. С трех сторон еще полыхали зарницы горящих хуторов, словно вехи, расставленные в безбрежной степи для обозначения границ «Малой земли». Она двигалась на Восток, эта земля, как плавучий остров, на берегах которого оборонялись полки и дивизии, а в центре шли части резерва, штаба да нескончаемая вереница повозок мирного населения, бричек с колхозным добром, многотысячные отары и стада…

Боевой порядок конницы представлял собой огромную подкову со стальными шипами — из танков и артиллерии.

Блики пожарищ падали на всадников, на короткие стволы пушек, на притихшие башни танков, стоящих в укромных ложбинах в засаде.

Главные силы продолжали двигаться и ночью. Части прикрытия остановились в местах, помеченных на карте рукой командующего. Выиграть время, чтобы удержать пространство, — эти слова знал каждый воин.

На восточном берегу Дона готовилась оборона советских войск. Чтобы прочно закрепиться на рубеже и затем остановить нашествие, требовалось несколько дней.

Сдержать натиск огромных масс танков и мотопехоты противника, избежать окружения да еще спасти сотни тысяч мирных советских людей с их добром было для казаков-кавалеристов делом нелегким, а с чисто военной точки зрения — невозможным.

Но люди творили чудеса. Днем вели тяжелые бои, используя каждую балку, каждый курган. Ночью сами нападали на колонны врага, громили его штабы, захватывали офицеров, создавали ложные линии обороны, завлекали преследующих под губительный огонь артиллерийских и танковых засад.

Уже вторые сутки не приходилось спать.

Где-то, за большаком, откуда доносилось злое урчание моторов, догорал хутор Егорушкин.

— Если сунется ближе, тут мы ему и дадим прикурить, — говорит казак Гриша Микитенко своему командиру, младшему лейтенанту Куркову.

— Это точно, — одобрительно кивает Курков, вглядываясь в красноватый сумеречный горизонт. Младшему лейтенанту по душе такое настроение казака.

— Зараз я ходил за махоркой к танкистам, — продолжал Гриша. — Говорю им: смотрите в оба. Без сигнала нашего младшего лейтенанта — ни звука.

— А они что?

— Хорошо, говорят, но махорки не дадим. Служба службой, а табачок врозь.

— Не дали?

— Дали. Куда им деваться! Хозяин обороны пришел…

— Молодец, Микитенко.

— Потом пошел я к зенитчикам. Они поставили две своих скоростных пушки на прямую наводку по наземным целям. Трассирующими будут лупить — для паники…

Микитенко повернулся боком в своем узком окопчике, достал кисет.

— Наблюдателю не положено курить, — строго сказал Курков. — Уже ночь, учтите…

— Есть, уже ночь!.. Так вот, я им и говорю, зенитчикам, тоже самое. Взял и у них махорки.

— И пошел к полковым батарейцам? — усмехнулся командир.

— Факт. Пошел. Дело серьезное: взаимодействие надо установить со всеми родами оружия. Давайте, говорю, махорки побольше. Дали. Теперь нам на весь взвод хватит, пока старшина привезет…

— Ладно, «хозяин обороны», иди кури в овраг, да поосторожней. Я понаблюдаю пока.

Подполз Закир Казиев — природный кавалерист и весельчак из Башкирии. Как всегда, улыбается.

— Всех наблюдателей проверил. Порядок! Тихо везде, только трава шелестит маленько…

— Хорошо, Закир. Сейчас с Микитенко и Тороповым продвиньтесь вперед на 300—400 метров. Разведайте большак и Сухое русло за ним. Что там — доложите. Предупредите всех, чтобы не обстреляли при возвращении.

— Слушаюсь.

Закир опустился в овраг. Микитенко что-то задерживался.

— Почему так долго курите? — спросил младший лейтенант с недовольством. — Опять «взаимодействие»?

— Тут дело одно, товарищ младший лейтенант…

— Что за «дело»?

— Решил я заглянуть на батарею сорокапяток. Иду по оврагам, смотрю — телега стоит. Гляжу, там целый табор детишек и женщина, их мать. Не знаю, как они отбились от колонны гражданских. Что делать? Велел я им садиться на телегу, коня под уздцы, и отвел к нашей кухне. Тут ведь, если бой, побьют всех, а дети — один другого меньше…

— Хорошо сделал, что отвел. А теперь зови Торопова: вместе с Казиевым в поиск пойдете, на Сухое русло. Начальник разведки приказал.

— Есть, в поиск!..

…Поползли вперед. Зоркий глаз Закира заметил вдалеке несколько высоких, не наших, пилоток над серебристой гладью ковыля.

Решили отойти чуть в сторону, наблюдать. Вражеские солдаты двигались осторожно, но, как показалось, неуклюже — почти на четвереньках. На спине одного — ящик.

— Рация… — тихо шепнул Закир на ухо Микитенко, — разведка. Захватим?

— Как? Скажи!

— Ползи к эскадронному. Веди человек десять. Клянусь, возьмем…

Григорий исчез. Закир и молоденький казак Торопов стали отходить назад, чтобы не обнаружить себя. Казиев нервничал — долго. Наконец увидел наших. С ними сам Курков.