Владимир Москалев - Королева Бланка

Агнесса, весьма неглупая, не беспокоилась в этом отношении за супруга. Как женщину она очень хорошо понимала Бланку и сама себе признавалась, что не станет закатывать истерики, даже узнав об адюльтере. Что с того, в конце концов? Не распалась же семья. Зато королевство приобрело сильного союзника, способного одному выступить против Бретани ли, против Булони или Марша – все равно.

Такою предстает перед нами Агнесса де Боже. Ее не могло ни поколебать, ни остановить ничто в деле преданности интересам короны. Ради этого она готова пожертвовать всем, даже жизнью. Очень скоро королева-мать поймет это и попытается спасти ее от убийцы… но будет поздно.

Тибо не удивился, увидев супругу приветливой, с легкой улыбкой. Она молча ждала его, стоя у окна. Он подошел.

– Наконец мы вместе. В последнее время вас трудно застать дома.

– Так же, как и вас, – ответила она.

– Вы сами знаете, какое путешествие пришлось мне совершить.

– Знаю. Но я поступаю, как вы. Едва вы уезжаете, я тоже отправляюсь странствовать. Что мне делать, вправду, если супруга нет дома?

– Что-то я не замечал раньше такой привязанности ко мне.

– А я не замечала вашей патологической преданности врагам короны. Вы, кажется, влюблены в королеву-мать? Ну так и любите на здоровье! Чего вы мечетесь, будто щепка в воде, которая не знает, что лучше: быть выброшенной на берег или позволить волне унести ее в открытое море?

– Я выбрал свой путь.

– Преклонив колено у ног вдовствующей королевы, петь ей о любви?

– Но и вы не пожелали отстать от меня. Предметом вашего увлечения стал, если не ошибаюсь, ее верный страж?

– Мне захотелось заставить вас ревновать. Это верный признак того, что вы все еще любите свою жену. Для женщины нет ничего важнее проявления к ней любви со стороны человека, с которым ее связывают брачные узы и которого она предпочитает всем другим мужчинам.

Тибо был тронут этим признанием. Он не мог и представить себе, что супруга в такой простой форме даст ему доказательства отсутствия всяких помыслов об измене. Беседы с Бильжо и королевой-матерью служили тому лишним подтверждением.

– Простите меня, Агнесса. Я подозревал вас…

– А теперь?

– Я знаю всё. Я был слеп. Бывшие союзники заставили меня поверить в вашу измену.

– Тот, чьи помыслы хитры, лживы и корыстолюбивы, не может быть союзником такого человека, как вы.

– Слишком поздно я понял это, но смог исправить свою ошибку.

– Любовь помогла вам? Досадно, что не к супруге.

– Поймите, Агнесса, что королева – не возлюбленная моя и не любовница, она – дама моего сердца! Каждый рыцарь в наше время верен даме…

– Молчите! – Она зажала ему пальчиками рот. – Довольно об этом. Разве я вас виню? У вас может быть сколько угодно таких дам, но любить по-настоящему надлежит только одну и верным быть только ей, матери детей ваших, супруге перед Богом, той, которая, как ни удивительным это может вам показаться, любит вас.

Тибо схватил руку жены и припал к ней жарким поцелуем. Она молча смотрела на него. Она давно ему все простила, даже былую измену короне, и была твердо уверена, что впредь он не решится на такой шаг.

– Отныне, Агнес, мы с вами в одном лагере, – теплыми глазами смотрел на нее Тибо. – Я рад, что с этого дня наши отношения из холодных станут теплыми, ибо они будут согреты обоюдной любовью.

– И преданностью государю, не так ли?

– Я больше не нарушу свою клятву, которую дал королю в лице его матери.

Кивнув с улыбкой, она ответила ему:

– Надеюсь, отныне у меня не будет повода обвинить вас в измене короне, а у вас – следить за мной, подозревая меня в неверности.

В начале мая нового, 1227 года, к королеве пришел Герен. Бланка сразу же велела впустить его: он не явился бы без намерения сказать нечто важное.

Он медленно вошел – старый, ссутулившийся, бывший монах-госпитальер, воин, рыцарь, некогда Зефир [23] Зефир – веселый, беззаботный юноша с крыльями бабочки. Был у древних римлян олицетворением легкого ветерка. , а ныне одолеваемый болезнями седоволосый старец, – вошел и устало опустился на скамью. Бланка сама подвела его к ней и бережно усадила. Потом села рядом и стала смотреть на него как дочь на отца, как кающаяся грешница на лик Христа.

Она была растрогана: ведь пришел, хотя больной, она знала об этом. Верный слуга! Близкий друг ее свекра Филиппа, а теперь ее министр, канцлер, епископ. Он велел бы – она уверена – принести себя в носилках или на руках из желания сообщить кто-то королеве, в которой видел нечто непреложное и нужное государству – реальную власть.

Он помнил ее еще совсем девочкой, когда она впервые прибыла в Париж вместе со своим женихом. Они очень скоро подружились и подолгу проводили время за разговорами и играми, и это осталось у Герена в памяти на всю жизнь. Она быстро выросла и стала женщиной, он и сам не заметил как, но она осталась для него все той же веселой, наивной девчонкой, какой он знал ее двадцать шесть лет назад. Теперь этой девчонке уже скоро сорок…

Она обращалась к нему на «ты», не могла иначе, а он не имел права на это, хотя и знал, что не встретит возражений.

– Ты пришел повидаться со мной, мой старый, добрый Герен, – сказала она, гладя его мелко дрожавшую, морщинистую руку. – Я ждала тебя. Я всегда жду тебя, мой дорогой друг, но ты редко меня навещаешь. Как ты себя чувствуешь? Что говорят медики? Я велю их вздернуть на дыбе, если они позволят тебе умереть.

– Они собрались поить меня отваром из лягушачьих лапок, голов ящериц и крысиных ушей, но я отослал их прочь. Мои сиделки растирают мне ноги мазью из луговых трав. Одному Богу ведомо, как они ее делают, но мне становится лучше, опухоли на ногах заметно спадают, не болят колени, и мне легче ходить.

– Я щедро награжу их, если им удастся избавить тебя от хвори.

– Я буду этому только рад. Но стоит ли вашему величеству проявлять заботу обо мне? Я стар и никому уже не нужен, а вам править державой до той поры, пока подрастет сын да наберется опыта у своей матери.

– Когда-то, Герен, ты называл меня просто Бланкой, кареглазой пастушкой. Я ничего не забыла. Ты можешь называть меня так же, как тогда, я не обижусь. Поверь, этим ты доставишь мне только радость. Ее становится у меня все меньше: проклятые Плантагенеты не дают мне покоя, как не давали когда-то Филиппу Августу.

– Тебя мучают мятежные вассалы – легкая добыча для Генриха Третьего, – тяжело вздохнул Герен. – Зачем искать дальних союзников, когда местные под рукой?

– Они – враги короны. Полгода прошло со дня коронации, а я уже устала от этих стигийских собак [24] Огромные злые собаки с берегов подземной реки Стикс; постоянные спутницы богини мрака, ужасов и тяжких снов. – Гекаты ( греч. миф .). , от Гекаты ушедших к потомку Мелузины.