Владимир Москалев - Королева Бланка

Адалария бросила взгляд на порог комнаты.

– Надеюсь, Бребан, тебе тоже не придется повторять?

– Не придется, – коротко ответил слуга.

– Очень хорошо. Ты поедешь другой дорогой. – Она вновь повернулась к собеседнику. – Мера вынужденная: не вы, так он доберется.

Кивнув, Пернель поглядел в окно.

– На дворе непроглядная темень. Мы отправимся утром, к вечеру, думаю, будем в Дрё.

– Если нет, ночуйте на первом же постоялом дворе. Ночь – не союзница в таком деле. И наденьте по две кольчуги – на всякий случай.

– Жаль, никто не посоветовал мне сделать этого десять лет тому назад, при осаде Дамиетты.

– Вы имеете в виду крестовый поход? А что случилось тогда? Вы были ранены?

– Сабля сарацина рассекла мне грудь от плеча до бедра, наискось. Мой меч сломался, и я не смог отразить удар. Мне чудом тогда удалось выжить. Проклятый шрам до сих пор дает о себя знать: ноет к перемене погоды.

– Надеюсь, это не помешает вашему путешествию. А теперь доброй вам ночи, виконт, и да хранит вас Бог.

Осенив обоих крестным знамением, Адалария вышла из дома. Пять теней отделились от дерева и двинулись вслед на ней.

Ждать пришлось долго. Больше месяца прошло с тех пор, как Бланка отослала гонцов. Наконец они вернулись с радостным известием: Пьер Моклерк и граф де Ла Марш дали свое согласие на встречу в Вандоме.

Бланка облегченно вздохнула: если они решатся заключить брачные союзы, стало быть, готовы примириться с ней, признать ее как своего сюзерена. Коли так, то Генрих Английский, потеряв двух столь сильных союзников, не рискнет продолжать войну. Вот и настанет мир. Надолго, нет ли, но настанет. Он был ей нужен. Она никак не могла выбрать время для того чтобы, объезжая домен с молодым королем, слушать жалобы на недобросовестных чиновников, творить скорый суд и осуществлять контроль над ведением хозяйственных дел каждого города и сеньории. Недавно на Королевском совете она узнала о злоупотреблениях властью прево и бальи, о неоправданных растратах, незаконных поборах и вымогательстве крупных сумм у держателей аллодов. Теперь, если ей удастся прийти к соглашению с непокорными феодалами в вопросах брачных союзов, она заключит мир и у нее появится время для занятий делами королевства.

Однако переговоры не принесли Бланке желаемого результата. На просьбу выдать дочь Иоланду за брата Людовика, Жана, Моклерк отреагировал самым неожиданным образом: потребовал Авранш и Мортен. Бланка возмутилась – неслыханное нахальство! Ему бы вознести хвалы Господу за то, что его не предали суду в деле Шинона и Беллема, а он смеет еще выдвигать требования! Ведь он мог лишиться всех титулов и званий. Но он не желал распоряжаться судьбой своей дочери, не получив за это солидного вознаграждения от французского короля, ведь Иоланда была уже помолвлена с Генрихом III. Королева-мать ответила на предложение герцога Бретонского решительным отказом. И в это время она дала себе зарок в будущем не либеральничать с этим мятежным вассалом, если он еще раз выступит против нее. Ее свекор с высоты небес указал ей путь – Луврский каземат!

С Лузиньяном дело обстояло не лучше. Бланка предложила ему два союза: первый – его пятилетний и старший сын Гуго и ее двухлетняя дочь Изабелла; второй – его дочь Агнес, трех лет, и ее шестилетний сын Альфонс. Услышав это, Лузиньян не стал торопиться с ответом, выжидающе глядя на собеседницу: очень уж расщедрилась она, не иначе как потребует за это компенсацию. И не ошибся: она предложила ему вернуть короне Сен-Жан д’Анжели и часть Ониса, примыкающую к океану. Бланке был нужен форпост на подступах к владениям англичан. Территории эти должны были составить одно целое с графством Пуату. То, что просила королева, подарил Лузиньяну Людовик VIII за службу во французской армии в качестве главнокомандующего. Отдавать эти земли Гуго явно не собирался, даже несмотря на такие блестящие партии для своих детей. Его не устраивало такое близкое соседство королевского домена – тот охватил бы Ла Марш и Ангулем уже не с двух, а с трех сторон. А помолвка – что ж, состоится с другими знатными родами, времени впереди много, дети еще малы. И он, как и его бретонский союзник, ответил, что не может в одночасье решить этот вопрос, ему нужно время для размышлений.

И Бланка поняла, что граф де Ла Марш держит сторону своего единомышленника. Может быть даже, они заранее договорились. Она устало вздохнула, повернулась, поглядела на сына. Людовик сидел рядом и смотрел на Лузиньяна. Глаза выражали недоумение. Как же так, ведь совсем недавно граф де Ла Марш помогал его отцу в Гаскони, хотя и сражался там против собственного пасынка. И вот теперь он в стане врага, того, против кого воевал. Мальчика озарила мысль, и он высказал ее, не сводя глаз с Лузиньяна:

– Граф, почему вы идете против моей матери? Вас подговорила к этому ваша жена, мать английского короля?

Де Ла Марш побагровел, опустил глаза – Людовик попал в точку. Мятежный граф и в самом деле шел на поводу у бывшей королевы Англии. Признаваться в этом, однако, не следовало, и он ответил:

– Меня просто не устраивает ее предложение. Возможно, в скором времени я дам положительный ответ.

Юный король вытаращил глаза. Кровь бросилась ему в голову. Его воспитывали в строгой манере, его учили тому, как должны обращаться подданные к своему сюзерену.

– Граф де Ла Марш, вы забываетесь! – гневно воскликнул он, вскакивая с места. – Впредь будьте добры обращаться к моей матери словами «ваше величество»! Я не потерплю, чтобы, говоря о королеве Франции, употребляли местоимения!

Самолюбие Лузиньяна было больно задето. Он не простил бы такого выпада против него никому… кроме короля. Желая загладить вину, он мягко проговорил:

– Конечно, конечно. Прошу простить мне невольный промах.

– И не единственный! – одарила его неприязненным взглядом Бланка. – Беседовать с королем следует в соответствии с его высоким положением миропомазанника, дарованным ему Господом! Мне очень жаль, Гуго де Лузиньян, что вы намеренно упускаете это из виду. Ваш титул не дает вам права считать себя братом короля; только тот вправе допустить подобное обращение к особе монарха.

Де Ла Марш и тут сдержался. Не следовало раньше времени наводить на себя подозрение; он знал, чтó ожидает царственных особ на их обратном пути.

– Увы, я сегодня отчего-то необычайно рассеян, – выдавил он из себя под пристальным взглядом Моклерка. – Мне не хотелось бы ссориться из-за этого, тем более что его величество Людовик Девятый, будем надеяться на это, скоро станет деверем моей дочери и шурином моему сыну.

Сказал – и замолчал, тая насмешку в глазах. Заглянув в них, Бланка поняла: всё, происходящее в эти минуты, – чудовищный фарс, разыгрываемый ее вассалами непонятно с какой целью. Она почувствовала вдруг: над ней и ее сыном смеются, никто и не думает соглашаться на ее предложения по той простой причине, что не видит перед собой реальной власти. Значит, с ней не хотят вести переговоры потому, что не считают ее законной правительницей. В их глазах она по-прежнему иностранка, что-то вроде бастарда, и они никогда не станут ей подчиняться, а потому и стараются избавиться от нее, чтобы править самим. Нет, они не против миропомазанника Божьего, не желают его низлагать, прятать в тюрьму и мучить там, – ничего этого они и в мыслях не держат. Они мечтают разлучить их – ее и сына, потом разогнать советников, занять их место и от имени малолетнего короля разворовывать то, что собрал воедино и сберег ее свекор Филипп. Вождем, который возглавил бы новое правительство, они избрали бы Филиппа Строптивого, того, кого нет сейчас здесь, но который знает, что происходит в Вандоме. Кого же еще, если не дядю короля? Лучшей кандидатуры выдвинуть невозможно.