Владимир Москалев - Королева Бланка

– Сдавайся, де Куси, или, клянусь рукоятью своего меча, ты умрешь! – крикнул Тибо.

Сир Ангерран медленно спешился и, упав на колени, молча склонил голову.

– Прекратить! – зычным голосом приказал Тибо, властно подняв руку.

Услышав этот возглас и увидев жест своего сеньора, его верные вассалы опустили свои мечи.

Враг не поверил поначалу. Не уловка ли? Но нет, противник перед ним недвижим, хоть и оружие все еще держит в руках. Приказ сеньора – закон! И обе стороны безмолвно глядели друг на друга: одни – повинуясь Тибо, другие попросту не зная, что делать и все еще не веря в то, что возглас этот спас их жизни. Наконец кузены, как сговорившись, дали шпоры лошадям и спешно покинули место сражения. За ними, радуясь своему спасению, устремился десяток всадников – все, что осталось от полутора сотен мятежной рати.

– Вязать этого! – бросил Тибо, указав рукой в перчатке на сидевшего на земле, бледного и недвижимого, Ангеррана де Куси. – Отныне он – пленник короля.

Графа Шампанского и его рыцарей обступили парижане, усталые, израненные, еле державшиеся на ногах. Стояли – ободранные, все в крови, сжимавшие в руках свое оружие – и смотрели на славного сеньора, как на чудо, как на рыцаря легендарного короля Артура, явившегося к ним из сказки. А он, спешившись, оглядывал их всех, качая головой и удивляясь воистину фанатичной преданности простолюдинов своему государю, который царствует всего-то чуть меньше года, да и то под присмотром матери. Но таков человек Средневековья: король для него – нечто святое, ибо миропомазан священным елеем и власть ему дана Богом.

Вдруг все заволновались, расступились. Мало того – низко поклонились тому, кому давали дорогу. И королева-мать с сыном, остановившись посреди этих простых людей, пришедших сюда, чтобы отдать за них свои жизни, склонили головы перед ними. И не надо было слов – жестом этим оба выразили свою бесконечную признательность этим булочникам, кожевенникам и столярам, которые, увидев это, стояли и плакали, размазывая по лицу слезы. И это уважение, эту безграничную преданность власти привил своему народу покойный король Филипп. Люди помнили о нем и свято чтили его память.

Бланка подошла к Бильжо, улыбаясь, обняла его.

– Славный мой страж! Ты воскрес, как Адонис [34] Адонис – финикийское божество природы. В Финикии и Сирии во время адонии (мистерии) сначала оплакивали умершего бога, а потом радовались его воскрешению. . Не поверишь, как я рада тебя видеть.

– И я тебя, госпожа, – коротко ответил Бильжо.

– А де Куси сказал, что ты убит, – произнес Людовик. – Я так и знал, что он обманул нас.

А Бланка уже повернулась к своему спасителю. Поджав губы, она сдерживала готовые вырваться слезы. Не сводя глаз с Тибо, она, вопреки всем правилам этикета, подошла к нему совсем близко. Взгляд ее выражал нежность, любовь, благодарность, а руки, казалось, готовы были протянуться вперед и обнять своего рыцаря, прижавшись к нему всем телом.

– Тибо… Мой милый, дорогой Тибо!.. – промолвила Бланка и – чего никто не ожидал – поцеловала его, не стесняясь, при всех.

А он упал к ее ногам и, обнимая их, проговорил, глядя на нее снизу вверх:

– Моя королева! Я жизнь за вас готов отдать! Моя Бланка…

Она разревелась. Не было больше сил сдерживать слезы. Сказалось всё – поездка, замок, волнения, страхи, – всё разом! А тут еще такие слова, милее которых – она была уверена в этом – ей никогда не приходилось слышать. И Тибо понял, как много она выстрадала за эти несколько дней, сколько боли и унижений перенесла. Он смотрел на нее и удивлялся мужеству, хладнокровию, уму этой женщины и ее терпению, способным противостоять обрушивавшимся на нее одному за другим ударам судьбы.

Бильжо глядел на этих двух человек, и губы его слегка раздвинулись в мягкой, тонкой улыбке, которую понимали только королева и ее верный рыцарь. Тибо шагнул к нему, отвечая на улыбку, протянул руку… Но не случилось меж ними рукопожатия. Этот жест выглядел бы уже неярким и не являл бы собой проявления искренних дружеских чувств. Вместо этого они горячо обнялись, а Бланка, глядя на них и тихо смеясь, роняла слезу за слезой.

…Вскоре король Людовик вернулся в свой Париж. Горожане, несмотря на то что их стало чуть не в два раза меньше, с ликованием сопровождали юного монарха, не забывая восхвалять Господа за то, что Он помог их королю, и прося Его даровать ему долгую жизнь.

Так впервые народ явил свою преданность государю. Людовик будет вспоминать об этом всю свою жизнь. Случай этот показал ему, что не только с вассалами надлежит искать единения и дружбы, но и с простым народом, давая ему то, чего он хочет, учитывая и выполняя его пожелания.

Вернувшись в Париж, Бланка, узнав, откуда подул ветер нового мятежа, вызвала герцога Бретонского и графа де Ла Марша на суд. Уверенность в правильности такого решения придали ей показания Ангеррана де Куси, которого подвергли пыткам.

Бланка ждала. Ей начали надоедать змеиные укусы. Она желала покончить с мятежниками, но, не прибегая пока что к военным действиям, решила действовать дипломатическим путем. Оба, Моклерк и Лузиньян, отказались приехать, и это лишний раз убедило ее в правдивости показаний сира Ангеррана и в том, что они не собираются заключать брачные союзы. Тогда правительство пригрозило Моклерку, что король в случае неповиновения ему вассала вправе считать его низложенным, а землю передать другому правителю, женив его на бывшей супруге изгнанника или на одной из их дочерей. Такие же меры правительство намерено применить и к Лузиньяну, пообещав пойти на него войной, тем паче что с королем Англии заключено перемирие.

Угрозы подействовали. Главари мятежников явились на суд, признали свои прегрешения перед короной и вновь принесли вассальную присягу сюзерену. Бланка напомнила им Вандом. Не колеблясь, Моклерк и Лузиньян подписали брачные договоры. Первый обязался выдать свою дочь Иоланду за брата Людовика, Жана, которому король предназначал в качестве апанажа [35] Апанаж – часть королевского домена, предназначавшаяся во владение младшим братьям и сыновьям монарха. Анжу и Мен. При помолвке Моклерк получал Анжер и Ле Ман. Второй выдавал дочь Агнес замуж за Альфонса, другого брата Людовика, которому доставались апанажи в Пуату и Оверни. Помимо этого, сестру короля Изабеллу, двух лет от роду, предполагалось выдать замуж за старшего сына Лузиньяна, Гуго XI. Однако король потребовал вернуть земли, пожалованные графу де Ла Маршу покойным Людовиком VIII, – Сен-Жан-д’Анжели и часть сеньории Они с выходом в океан.

Лузиньян подписал договоры, те самые, которые королева-мать предполагала заключить в Вандоме. Она осталась довольна: теперь мятежные вассалы куда более прочно будут связаны родством с королевским домом, нежели до этого, когда один из них был всего лишь правнуком Людовика VI, а связь другого с династией вообще терялась в лабиринтах генеалогического древа Капетингов.