Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Сегодня первый раз в жизни ему заявили, что он, Энтони Грэхем, — цветной. А ведь мистер ван дер Мерв был одним из завсегдатаев «Орла»...

Когда они подъезжали к дому, Боб обратил внимание Энтони на то, что костюмы их были мокрые и все в грязи.

— Будет мне нагоняй, — уныло сказал Боб.

Но Энтони сумел быстро переодеться и выйти к ужину в чистом, аккуратном виде. Во время еды он думал о событиях дня и задумчиво смотрел то на младшего брата, то на мать.

После ужина Мэри вошла в детскую. Заметив грязную одежду, она спросила Энтони, что случилось. Он рассказал ей все, умолчав лишь о том, какое оскорбление ему бросил Мерв. Он сказал бы и об этом, да присутствие Стива остановило его.

Мальчики посидели немного с родителями на веранде.

Потом Стива послали спать, а Энтони отправился делать уроки. Когда с ними было покончено, он снова на цыпочках прокрался на веранду. Мэри сидела одна в темноте на шезлонге — Джордж пошел прогуляться. Энтони молча подкрался к матери, сел на стул и тихонько рассказал ей об оскорблении, которое нанес ему на прощанье ван дер Мерв. Слова «цветной выродок» больно укололи Мэри. Она сразу выпрямилась, но тут же снова опустилась в шезлонг и, закинув руки за голову, устремила взгляд вдаль, поверх полей и крыш домов. Энтони было очень жаль мать и отчаянно жаль самого себя. В душе его пылало негодование и ненависть к ван дер Мерву и таким, как он. Мальчик очень надеялся услышать от матери, что они вовсе не цветные, хотя хорошо знал, что в какой-то степени это правда. Он уже постиг это на собственном горьком опыте.

Мэри мучилась желанием облегчить страдания сына и в то же время сознавала свою полную беспомощность перед этой трагедией, свою неспособность утешить и ободрить его словом или делом.

Долго сидела она молча, уставясь в пространство; над высокими пышными перwовыми деревьями, растущими вдоль дороги, взошла полная луна. Энтони казалось, что прошла вечность. Время от времени губы Мэри шевелились, словно она хотела что-то произнести и не могла, как приговоренный, который знает, что дело его безнадежно. Ведь Энтони, осудив своего преследователя, тем самым как бы осудил и ее.

Наконец она вышла из оцепенения. Униженная гордость, трагедия собственной жизни заговорили в ней. Себя утешить она не могла, но она попыталась утешить сына:

— Дорогой мой, не обращай внимания на таких, как этот мальчик, — почти умоляюще сказала она, беря его руку и сжимая ее. — Всех нас создал бог. Он создал белых людей и желтых, черных и цветных. Разве он сделал передышку, разве он сказал: «Я сотворил белых людей, а теперь думаю сотворить цветных выродков»? Нет, это сказал Вилли ван дер Мерв — бог таких слов никогда бы не произнес. Поэтому, мой дорогой мальчик, если кто-нибудь заявит тебе что-либо подобное, помни — это слова глупого человека, а не слова бога.

Она нежно улыбнулась ему. В улыбке этой была вся материнская любовь — надежная защита от внешнего мира, и Энтони, немного успокоенный, пошел спать.

Джордж еще не возвращался. Луна, теперь уже не такая яркая, поднялась выше и стала казаться меньше. Нервы Мэри не выдержали, и в припадке отчаяния она вдруг судорожно зарыдала.

Немного погодя, услышав шаги Джорджа на дороге, она поспешила в комнаты, тщательно вытерла слезы и постаралась встретить его с веселой улыбкой.

Энтони пошел в школу пяти лет. Скоро и Стиву должно было исполниться пять, а отец и мать все еще не решили, как быть с его обучением. Словно родители забеременевшей девицы, они не знали, что им делать, — месяцы шли, и это пугало их.

Популярность старшего сына лишь усложняла проблему, — Мэри и Джорджу еще больше хотелось не создавать никаких препятствий на его пути.

На школьных празднествах в соревнованиях по плаванию одиннадцатилетних подростков десятилетний Энтони взял первый приз. Да и много других спортивных побед досталось ему.

Мэри хорошо знала, каким успехом пользуется ее сын. Его способности создали ему славу умного, энергичного и живого мальчика, а личное обаяние и белая кожа заставляли многих даже забывать о том, что мать его цветная.

Если Джорджу и удастся устроить Стива в стормхокскую школу, правильный ли это будет шаг? — думала Мэри. Справедливо ли с их стороны ставить под удар положение Энтони в школе, лишать его той популярности, которую он завоевал среди своих сверстников? Предположим, школьное начальство и согласится принять Стива, но другие родители ведь могут заявить протест, а если они это сделают, тогда — что за страшная мысль! — тогда и Энтони придется уйти из школы.

Однако, с другой стороны, послать младшего сына в приходскую школу, которую церковь открыла для цветных детей, казалось Мэри просто немыслимым.

— Невозможно, — сказала она Джорджу, когда они сидели как-то вечером на веранде.— Я знаю, что представляют собой эти школы. Классы там переполнены, дети сидят на полу, учителей нехватает, и они так перегружены, что уровень преподавания неизбежно низкий. Разве иначе я бросила бы преподавание? А эти бедные, грязные детишки... Нет, приличных товарищей Стив там не найдет. Нет, нет — это абсолютно невозможно!

— Да, — покорно вздохнул Джордж.

— И я не хочу, чтобы Стива на всю жизнь заклеймили цветным.

Вслух Джордж согласился, а про себя подумал: «Будто это еще не всем ясно!»

— Кроме того, — продолжала Мэри, — это навсегда разъединит мальчиков. По всему видно, что положение дальше станет еще сложнее. И представь себе, как это отразится на Энтони, если брат его будет учиться в школе для цветных. Как только Стива причислят к цветным, и на Энтони на всю жизнь ляжет клеймо. А что будет тогда с нами? Как же мы можем допустить, чтобы наш сын ходил в школу вместе с детьми из Клопписа!

— Да, верно.

— Так что же делать? — Ее раздражали односложные ответы мужа и его явное желание увильнуть от обсуждения вопроса.

— Я должен поговорить с Гундтом, — сказал Джордж. — Он был довольно внимательным к нам прошлый раз. И, кстати, он все еще председатель школьной комиссии.

При упоминании имени Гундта Мэри невольно вздрогнула.

— Не думаю, чтобы Гундт мог на этот раз что-нибудь для нас сделать, — сказала она и на минуту замолчала, а потом неожиданно добавила: — А нельзя ли послать Стива в европейскую школу куда-нибудь в другой город, ну, скажем, в какой-нибудь частный пансион?

— Нет, он еще слишком мал. К тому же, — безжалостно добавил Джордж, — ты прекрасно знаешь, у мальчика слишком темная кожа, чтобы его можно было принять за белого. А, к чорту все эти глупости!

— Не кричи так громко, разбудишь детей.

Мэри кивнула на дверь детской. На веранде стало совсем тихо, лишь слышно было, как почесывается Ровер, вылавливая блох. Джордж погладил собаку и обернулся к жене.