Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Был воскресный день, девять часов утра. В душевном смятении Энтони проделал длинный, утомительный путь.

При мысли о том, что болезнь матери может оказаться серьезной, его охватывал страх и мучила совесть. Почему он не поехал на рождество домой? Ведь он отсутствовал и прошлогодние июньские каникулы. Разве не довольно? Уже больше года он не видел своих родителей. Отца, кажется, никогда особенно не трогало, приезжал он домой или нет. Но мать...

Поезд бесконечно долго стоит на маленьком разъезде. Перекрывая пронзительный свист паровоза, из соседнего купе доносятся звуки гитары и голос поет:

Раздался последний свисток, и паровоз, мерно пыхтя, потащил за собою вагоны. Поезд набрал скорость, а вокруг внезапно стало пасмурно и темно, словно туча нашла на солнце.

— Посмотрите, — сказал сосед Энтони по купе. — Саранча. Прямо тучи!

Энтони увидел бесчисленную летящую армаду — тяжелые брюхастые тела на жужжащих прозрачных крыльях; саранча несла с собой к новым местам опустошение и уничтожение.

Летя навстречу вагону, насекомые стучали в окно, которое Энтони успел во-время закрыть, — казалось, по стеклу бьют капли тяжелого ливня.

Был уже двенадцатый час, когда поезд подошел к Стормхоку.

Сквозь завесу саранчи, залетевшей на станцию, Энтони разглядел на перроне Стива. Как сильно он вытянулся и похудел! Энтони помахал брату, но тот не ответил.

Стив всегда отличался серьезным видом, но сейчас, когда он медленно брел по перрону, лицо его было как-то особенно мрачно, почти мертвенно.

Это напугало Энтони, и он подбежал к брату.

— Хэлло, Стив!

— Хэлло, — без всякого выражения отозвался Стив.

— Что с мамой? Как она?

Стив молчал.

— Как мама? Говори! Да говори же! — Он сжал плечо Стива и потряс его.

— Умерла...

Слово это, как камень, легло Энтони на душу. В долгой наступившей тишине рекламные объявления на стенах, обложки журналов в маленьком книжном киоске, вагоны прибывшего поезда расплылись перед ним в одно пятно и исчезли. Он услышал хриплый бессвязный звук и не сразу сообразил, что звук этот исходит из его собственного горла. Энтони пытался овладеть собой, но вся станция заплясала перед ним в каком-то фантастическом танце.

Когда он пришел в себя, то понял, что шагает рядом с братом по улице.

Медленно, в молчании шли они к тому месту, которое было раньше их домом. Повсюду вокруг кишела саранча, пожирая, уничтожая, разрушая; бедствие совершается, бедствие совершилось.

Немноголюдная похоронная процессия следовала своим грустным путем к кладбищу; скрипя и громыхая по сухой дороге, колеса катафалка не поднимали много пыли. Даже песок, так легко вздымающийся поздним летом, на этот раз лежал спокойно, словно оказывал уважение женщине, погибшей в неравной борьбе с жизнью.

Когда они подошли к самым могилам, налетел легкий ветерок, но листья на деревьях не зашуршали — саранча пожрала все.

— «Из праха взят и в прах обратишься...» — словно во сне долетали до Энтони печальные слова одетого в черное священника и глухой шопот присутствующих; сквозь какой-то туман видел он лица тех немногих, кто стоял рядом, когда гроб опускали в могилу, — отца, Стива, мистера Гундта, Боба Шорта, его матери и профессионалов-плакальщиков.

Никогда он ее больше не увидит... Не нашлось для нее места на земле. В Уиннертоне его уже никогда не будут ждать ее письма... «Энтони, сыночек мой, дорогой мой мальчик, я связала тебе свитер... Я так хочу снова увидеть тебя, мой любимый мальчик...»

Если бы он знал, что она умирает! Если бы не стыдился ее так и приехал домой на каникулы, вместо того чтобы проводить время с чужими людьми!

Отцу не удалось похоронить ее на европейском кладбище. Но разве это так важно? Имеет ли какое-нибудь значение то, что ее положили рядом с цветными, — она ведь к ним и принадлежала. Не все ли равно, от чего она умерла — от воспаления легких, как ему сказали, или от чего-то другого?

Ее больше нет. Все кончено. И теперь комья земли с глухим стуком падают на деревянный гроб...

Она ушла в вечность, умерла.

Бриз перешел в ветер, а ветер поднял бурю пыли, со свистом бросая песчинки людям в глаза.

После смерти матери Энтони и Стив не сразу вернулись в школу. Отец, который быстро, на их глазах, поседел, не в состоянии был выносить одиночества по вечерам и около недели держал сыновей дома. Он так привык полагаться во всем на жену! Ведь только благодаря ей он все эти годы не пил водку.

Теперь, тяжело страдая, он нуждался в присутствии детей, особенно в присутствии Энтони.

Но даже и они ничем не могли ему помочь.

Как-то ночью, на пятые сутки после похорон, Энтони лежал в постели и не спал. Было начало двенадцатого, когда снаружи послышались шаги — тяжелые, медленные, неровные. Затем кто-то споткнулся и упал. Энтони вскочил и выбежал на веранду. На цементном полу, распластав над головой руки, лежал Джордж.

Стив проснулся и прибежал на шум; вдвоем они подняли отца. Когда Джордж повернул голову, они уловили винный запах у него изо рта.

С трудом удалось им уложить отца в постель. Стив побежал за доктором, а Энтони стал вытирать тонкую струйку крови, которая текла из раны на лбу. И вдруг, словно сквозь туман, до него донесся голос отца:

— Большая ошибка. Нельзя мне было иметь детей, — бессвязно бормотал он.— Лучше бы Стив вовсе не родился!.. — Джордж икнул, он был очень пьян. — Нет, ты должен признать: Стив — цветной выродок. Вот почему Мэри пыталась отделаться от следующего. — Он попробовал подняться. — Мэри, Мэри, вернись! Я болен, Мэри... — продолжал он звать жену.

Отца вырвало прямо на простыню. Энтони и не заметил этого: он сидел, бесцельно глядя в пространство. Теперь он знает, зачем мать сделала эту ужасную вещь. Она сделала это ради него. Она не хотела родить еще одного, — возможно, более темного, чем Стив, и усложнить жизнь ему, Энтони. Пожертвовав его будущим братом или сестрой, она принесла в жертву и самое себя. Энтони молил бога, чтобы Стив никогда не узнал причину смерти матери.

Вечером на следующий день он пошел на кладбище. В сумерках стоял он около могилы Мэри и со слезами на глазах думал о ее одинокой, полной самопожертвования жизни.

— Прости меня, мама, — шептал он.

Энтони повернулся, чтобы уйти, и внезапно вспомнил о Рэн; холодный страх снова закрался ему в душу: если он когда-нибудь на ней женится, у них могут быть дети — такие, как Стив. И он почувствовал, что любит Рэн слишком сильно, чтобы обречь ее на трагедию, какую пережила его мать.

Сразу по возвращении в школу Энтони написал Рэн письмо. Если в предыдущих посланиях он неизменно обращался к ней «любимая», то это он начал просто: