Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Она, видимо, хорошо знала силу своей привлекательности. Маленький курносый носик ее вздернулся еще выше, когда она спросила:

— В какое время вы будете сегодня звонить?

— Постарайтесь, пожалуйста, быть готовой без четверти восемь, Джин. — Голос его звучал не столь твердо, как ему хотелось бы. — В Театре миниатюр начинают в четверть девятого, и не стоит опаздывать.

Она улыбнулась: — О, я буду готова. Смотрите сами не опоздайте. — Она нежно дотронулась до его подбородка. — Пока!

Когда Джин ушла, он вернулся в свое кресло, поискал номер телефона цветочного магазина и заказал на ее адрес ветку орхидеи.

Повесив трубку, он снова закурил.

Генри познакомился с Джин в прошлом году, в один из длинных августовских субботних дней, на пляже близ Эрмануса. Фамилия девушки была знакома Генри давно по ее отцу — известному адвокату Эдгару Хартли, но с ней самой он повстречался впервые. И с этого момента уверил себя, что влюбился.

Где-то глубоко в душе его таилось сильное чувство к Джин, такое сильное, на какое только способен мужчина. С тех пор как они подружились, надо отдать справедливость, старик Хартли все время снабжал его выгодной работой. Ну и что ж тут такого? Делал он это, конечно, независимо ни от чего, просто высоко ценил его способности. Генри знал, что многие считают его человеком беспринципным, себялюбцем и карьеристом. Пусть себе считают и даже говорят все что им угодно.

Он покусывал кончик карандаша и размышлял о том, как удачно все складывается. По возрасту они с Джин подходят: ей почти двадцать три, а ему — двадцать девять. Несомненно, они составят превосходную пару. Он с его честолюбием и умом сделает прекрасную карьеру, она с ее деньгами и положением поможет ему взобраться на высшие ступени общественной лестницы. У него есть характер и личное обаяние; у нее — такт и воспитание, необходимые для жены, которая должна оказывать ему поддержку в делах и способствовать его карьере. Он разбирается в мировой и южноафриканской политике — это уже говорит о том, что он призван вершить дела. У нее есть связи с театральным и музыкальным миром, литературой и кино. И оба они из хороших семей.

Радостное чувство довольства своим будущим так и играло в нем. Через месяц-два, он в этом уверен, они будут обручены, и это станет первостепенной светской новостью на Канском полуострове. А затем через несколько месяцев свадьба — пожалуй, самое крупное событие в светской жизни за этот год. На нее будут приглашены судьи, министры, члены парламента. Возможно, если погода будет благоприятствовать, они устроят торжество в прекрасных садах Эвонд-Раста — уютного дома Хартли.

Он представил себе, как быстро возрастет его клиентура, увидел самого себя, выходящим в первые ряды младшей адвокатуры; затем — «Мистер Генри Босмен — королевский адвокат» и позднее — «Мировой судья мистер Босмен».

Одна лишь мысль нарушала плавное течение его надежд. Загвоздка была в самой Джин. Она, правда, благосклонно принимала все знаки его внимания и вовсе не возражала бывать с ним так часто наедине. Не вызывал ее неудовольствия и тот факт, что имена их все чаще называли вместе. Но когда они оставались одни, совсем одни, Джин нередко становилась раздражительной и капризной. Разговаривая с ним на общие темы или сплетничая о других, Джин бывала веселой и оживленной; но как только он заводил речь об их отношениях, говорил ей о том, как они подходят друг другу, и пытался намекнуть о браке, она тут же замыкалась, словно моллюск в раковине. Иногда она разрешала ему поцеловать себя, но это случалось в общем очень редко. Гораздо чаше поцелуй этот выливался в простое безответное прикосновение губ, после чего она, кутаясь в свою меховую накидку, словно пытаясь защититься от его объятий, исчезала в доме.

Почему? Он отказывался верить, что не нравится ей. В прошлом многие женщины были от него без ума.

Генри встал и подошел к стенному зеркалу. Рост у него прекрасный — пять футов десять дюймов, и хотя, нужно признать, легкая склонность к полноте его немного портит, но плечи у него широкие и сложен он великолепно. Он прижал пальцем небольшую складку жира под подбородком и поднял голову — складка исчезла. Никто ее и не заметит. И действительно, подбородок был широкий и придавал ему решительный вид. Высокий лоб и большие пролысины на висках говорили о том, что он человек не по летам опытный, солидный и знающий; пожалуй, он предпочел бы, чтобы глаза у него не были такими заплывшими, но зато их светлосерый цвет придавал взгляду проницательность.

Нет, внешность у него хоть куда. Дело тут просто в молодости Джин, в ее наивности. Бедная крошка! Со всеми девственницами бывает трудно. Как он счастлив, что она еще такая чистая — тому порукой ее несомненная скромность. Женщина, на которой он женится, должна быть именно такой. Было бы ужасно сознавать, что она уже отдавалась другому мужчине.

Покинув ночной клуб, Джин и Генри в шикарном двухместном лимузине поехали дорогой, вьющейся меж лесов и полей по склонам горы. Перед ними внизу плясали и мерцали огни Кейптауна — сверкающее море желтого света в предместьях, а к центру, где неоновые вывески указывали на сердце города, огоньки были разноцветные. За городом виднелась Столовая бухта с маяком на острове Роббен, бросающим длинный луч белого света — ориентир проходящим судам. Протянувшись из-за вершины Львиной головы, длинная серебряная полоса лунного света перерезала море.

Когда они достигли наивысшей точки дороги, Генри замедлил ход и повернулся к Джин.

— Не сделать ли нам маленькую остановку? Отсюда такой чудесный вид... — В голосе его звучали просительные нотки.

— Нет, Генри. Вы же сказали, что торопитесь попасть пораньше домой — завтра ведь вам предстоит вести дело.

— Да, но на десять-то минут можно задержаться!

— Нет, дорогой. Не стоит. Уже почти час ночи. Это помешает вашей работе.

— О, нисколько!

— Но вы же сказали, Генри, что именно из-за этой работы нам пришлось так рано покинуть клуб.

Он с такой силой нажал на акселератор, что машина рванулась вперед и шины завизжали по асфальту. Генри снял свою руку с ее плеча и выпрямился за рулем. Некоторое время он не произносил ни слова.

Спокойным, мягким жестом Джин дотронулась до плеча Генри и, взяв его руку в свою, слегка сжала.

— Ну, не хмурьтесь, пожалуйста, — сказала она.

Он посмотрел на нее, улыбнулся и смягчился. Снова рука его легла ей на плечи.

— Глупый! — Она искоса посмотрела на Генри и теснее прижалась к нему. — Я ведь забочусь о вашей работе.

Он почувствовал теплоту в ее ободряющих словах и подумал, что она еще большее сокровище, чем он предполагал. Возле дома он непременно поцелует ее на прощанье.