Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Она минуту молчала, а потом сказала:

— Извините, Генри. Мне не хочется. Сегодня мне что-то нездоровится.

— Очень жаль. Надеюсь, ничего серьезного?

Его сочувствие было ни к чему и лишь усилило ее раздражение.

— Что за глупости, конечно, ничего страшного. Просто голова болит, но это совсем выбило меня из колеи.

— Тем более стоит проветриться и подышать воздухом.

— Нет, Генри, только не сегодня. — Голос ее стал холодным и решительным. — Но вам следует поехать.

— Как, одному?

— А почему бы и нет? В одиночестве так хорошо бывает поразмыслить. Разработайте какую-нибудь из своих защит на гребне волны. — Она слегка улыбнулась про себя.

— Спасибо.

— Или если вам не улыбается одиночество, возьмите с собой кого-нибудь. Такой мужчина, как вы — один из самых светских молодых людей в городе, — должен иметь кучу знакомых девушек, которым можно позвонить в любую минуту. Извините меня, Генри. Как-нибудь в другой раз. Благодарю. До свиданья.

Она положила трубку и вернулась в гостиную. Когда за обедом отец рассказывал об успехе Энтони в суде, Джин проявила необычный интерес.

— Хочешь проехаться, Джин? — немного спустя спросила ее мать.

— Нет, спасибо, мама. Я себя неважно чувствую. Только что отказала Генри.

— Но выглядишь ты вполне здоровой, — с лукавой усмешкой заявил ее брат Артур. — Правда, я не виню тебя за то, что ты не желаешь ехать с этим чудовищем.

— С кем захочу, с тем и поеду! И не суйся не в свои дела.

— Дети, дети! — одернула их миссис Хартли, неодобрительно посмотрев на своего единственного сына. Худой, сутулый, с прыщавым подбородком, он не отличался здоровым видом. Миссис Хартли предпочла бы, чтобы сын больше интересовался спортом и свежим воздухом, чем всеми этими политическими книгами и тому подобным заумным хламом, который он приобретал на свои карманные деньги. К. тому же взгляды его были просто ужасны. В университете он водил дружбу с разными подозрительными личностями. Ее друзья даже поговаривали, будто он коммунист.

— А чем, хочу я знать, плох Генри? — заинтересовалась миссис Хартли. — Я о нем вполне хорошего мнения, а ты, Эдгар?

Муж кивнул головой.

— О, он вовсе не плох, — покровительственно заметил Артур, — если не считать того, что он чорт знает как зазнается, а также совершенно неспособен логически мыслить в политике.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Джин.

— Вот, например, как-то на днях я его спросил, может ли он мне сказать, что на самом деле означает вся эта политика сегрегации. Он объяснил, что это значит изолировать нации друг от друга — отделить европейцев от не-европейцев. Я знаю, сказал я, как это звучит в теории, но если проводить эту политику последовательно и логично до конца, тогда не надо держать в домах черных слуг, не надо, чтобы они воспитывали ваших детей, готовили и прислуживали вам или работали на ваших фабриках и в магазинах. На это он не смог дать удовлетворительного ответа, заявив лишь, что сегрегация способствует процветанию страны.

— Ну и что же, — горячо сказала Джин, — разве он не прав? Я только могу добавить, что никогда не выйду замуж за человека, у которого есть хоть капля черной крови.

— А кто сказал, что человек с примесью черной крови захочет на тебе жениться?

— Заткнись или я уйду из-за стола, — огрызнулась сестра.

— Переменим тему, — сказала миссис Хартли и принялась обсуждать перспективы состязания по рэгби, которое должно было состояться в следующую субботу.

Он отложил книгу и встал с кресла. Серый дождь лил весь день; несколько минут Энтони смотрел, как он бьет в окно и вода кривыми ручейками разбегается по грязному стеклу. Затем, поеживаясь от холода, задернул занавеси и включил электрическую печку. Когда проволока накалилась докрасна, он включил радио и налил чайник. По квартире разлились мягкие звуки джаза, и Энтони почувствовал себя не таким одиноким. Он снова уселся и, обогревая руки у печки, отсутствующим взглядом уставился на ее медную пылающую поверхность.

Сегодня вечером он пригласил Джин в кино. Как все обернется? Сумеет ли он увлечься этой девушкой? Чего она от него ждет?

Он зажег лампу и снова взялся за книгу.

За окнами уже было совсем темно, когда позвонил телефон.

— Хэлло, Тони, — раздался голос Джин, — я просто хотела сказать вам, — не вздумайте заезжать за мной, я не желаю и слышать, чтобы вы всю дорогу до Кенилуорса ехали троллейбусом или поездом.

— А как же иначе, Джин? — Он попытался скрыть свое удивление.

— Совсем не приходите! Если бы у вас была машина, тогда другое дело, но поскольку у вас ее нет, я приеду на своей и вы встретите меня в городе около кино, хорошо?

— Но, Джин... — Он запнулся.

— Не желаю слышать никаких «но», — властным тоном заявила Джин. — Это просто глупо. Дождь ужасный.

— Но если вы...

— Послушайте, Тони, наша дружба только начинается, не так ли? Если вы хотите сразу надоесть мне, то избрали правильный путь. В котором часу мы встретимся? В восемь? Тогда не опаздывайте; я хочу, чтобы вы еще помогли мне отыскать место, где я могла бы укрыть машину. И, пожалуйста, будьте повеселее, потому что я совсем неважно себя чувствую. Мне необходимо встряхнуться, уверяю вас.

Энтони поднялся, прошел к маленькому шкафчику в углу комнаты и достал бутылку виски.

Налив рюмку, он ловким жестом опрокинул ее и, когда тепло стало разливаться по телу, почувствовал, что может теперь спокойнее встретить этот вечер. Энтони подошел к окну и по какой-то необъяснимой связи вернулся мысленно к той ночи, когда они вместе со Стивом подобрали пьяного отца с цементного пола на веранде их домика в Стормхоке.

Но когда он встретил Джин, сияющую в облаке кораллового шифона, она показалась ему такой привлекательной, что все его страхи и дурные предчувствия сразу исчезли.

Они проходили по фойе, и он удивлялся, как много у нее знакомых. Энтони замечал, что они привлекают к себе всеобщее внимание; многие из тех, с кем она здоровалась, бросали на него быстрые любопытные взгляды. Энтони это нисколько не смущало, наоборот, доставляло даже удовольствие и придавало уверенности. Да и сама Джин сегодня не напускала на себя томный вид, как в тот первый вечер за обедом. Ей, видимо, искренне хотелось, чтобы он чувствовал себя с ней непринужденно.

По пути домой она рассказывала ему много подробностей из своей жизни. Намекала на то, как богат ее отец и как он исполняет любой ее каприз. За весь вечер это показалось ему первой неприятной ноткой.

— И он не портит вас своим баловством? — спросил Энтони.

— О, нет! Такими вещами можно испортить любую другую девушку, но не меня. Я не допущу, чтобы на меня это так влияло. Если бы мне хотелось сорить его деньгами, я бы только и занималась легкомысленным времяпрепровождением.