Джеральд Гордон - Да сгинет день...

— Вам, конечно, не следует водить его за нос, Джин.

— А я и не вожу. Он может когда угодно перестать со мной встречаться.

— Да, но если вы так настроены, почему вы все-таки продолжаете принимать знаки его внимания? Мне кажется, это не совсем хорошо.

— Что за глупости! Он просто мой друг и на большее не должен рассчитывать.

— Но скажите, — серьезно спросил Энтони, — как может Генри жаловаться, что я с вами бываю, если мы встречались всего один раз?

— Нет, он заявил мне это, когда узнал, что и сегодня вечером мы будем вместе. «Что? Две субботы подрял!» — возмутился он. И знаете, что добавил? Он сказал, что ничего против вас не имеет, но советовал мне присмотреться к вам поближе и повнимательней.

— Какого чорта! Что он имеет в виду? — вспылил Энтони.

— О, не сердитесь так! — Она нагнулась и нежно отбросила со лба его вьющуюся прядь. — Не знаю, что именно он имел в виду. Он как-то странно об этом сказал. Думаю, он считает, что я должна узнать получше о вашем прошлом. Может быть, это даже и необходимо! У вас была бурная жизнь, Тони?

Он с трудом изобразил загадочную улыбку.

Машина поднималась на холм. Мотор кашлял и хрипел.

— Ну, Тони? Выкладывайте, признавайтесь.

— О, когда-нибудь я расскажу вам всю свою мрачную историю.

Она хихикнула. — Как бы то ни было, я просто заявила Генри, что мне нет нужды сомневаться в человеке, о котором мой отец такого высокого мнения.

— И что же он на это ответил? — медленно произнес Энтони, достаточно громко, чтобы быть услышанным за шумом мотора.

— Он просто проворчал что-то и переменил тему разговора.

— Мне не нравится этот шум. Надеюсь, с моим автобусом ничего не случилось. Раньше этого не было.

— Что за глупости! Ничего страшного. Прелестный автомобильчик.

Он кинул на нее быстрый взгляд и обрадовался, что Джин в эту минуту смотрела на дорогу, иначе она заметила бы выражение его лица. Ее постоянное «Что за глупости!» раздражало, а похвалы машине начинали надоедать.

Танцы, однако, доставили ему удовольствие и рассеяли все неприятные мысли.

По пути домой Джин сидела в непринужденной и в то же время торжественной позе и смотрела прямо перед собой. Когда они очутились в аллее дубов и каштанов, которая вела к Эвонд-Расту, она тихо спросила, кладя свою руку на его:

— Мы поедем сразу домой?

Он остановил машину. Она ловко одной рукой зажгла сигарету и очень нежно просунула ему в рот. Сигарета была слегка жирной от губной помады.

— Совсем, как если бы я вас поцеловала, — сказала она.

Он не мог сдержаться. Одной рукой он обнял ее и притянул к себе. Быстрым движением она вынула сигарету у него изо рта, затянулась ею сама и отбросила. Губы их встретились. Она целовала его горячо, страстно, и когда он выпустил ее и она упала на сиденье, глаза ее были закрыты, а веки слегка блестели от краски. Пальто на ней расстегнулось, и тонкое платье заманчиво облегало грудь. Он вынул носовой платок и вытер рот — на белой материи остался красный след. Но хотя ее возбужденное тело влекло его всеми соблазнами, что-то удерживало его. Около двери дома он лишь пожал ей руку и сказал:

— Я не очень-то умею прощаться, Джин.

На следующее утро они снова были вместе, совершая длинную поездку к Кейп-Пойнту. Джин болтала без передышки. Такую-то недавно видели с таким-то; ее подруга, только что вышедшая замуж, уже ожидает ребенка; а другая никак не может ужиться с мужем и поговаривает о разводе...

И так далее, и тому подобное — утомительный перечень пустяков.

Они устроили привал на скалистых утесах, возвышавшихся над мысом Доброй надежды. Далеко внизу волны выносили свою кремовую пену на прибрежные скалы и морской песок. Здесь более четырех столетий назад бесстрашные моряки обогнули Африку в поисках морского пути на Восток. Это место было описано сэром Френсисом Дрейком, он назвал его «самым прекрасным мысом, какой только можно встретить, объехав весь свет». Величественная красота высеченного из камня огромного массива, независимо от его знаменитой истории, каждый раз повергала Энтони в благоговейное молчание.

Они находились так высоко, что легкий бриз не доносил до них даже шума прибоя. Море под ними казалось гладким зеленым мрамором с бледными прожилками пены, проступающими между утесами. Медленно тянулся полдень, и по мере того как садилось солнце, от утесов, обращенных на восток, стройными рядами наползали тени.

Перед лицом этой суровой красоты Энтони словно сборсил с себя внутренние сжимающие его оковы. Ненавистный внешний мир растаял. Люди стали казаться ему сделанными по трафарету марионетками — маленькими и нереальными.

Голос Джин неожиданно ворвался в его мысли:

— Эта девица Элен Гибсон просто невыносима. В чем бы вы думали она была прошлый вторник на приеме в саду у генерал-губернатора?

Энтони не мог ответить. Он отвернулся. Но путь к спасению был для него отрезан.

— Тони, я ведь с вами говорю! — возмутилась Джин.

Но Энтони попрежнему молчал.

Джин поднялась с мягкой зеленой травы и топнула ногой.

— Тони! — взвизгнула она.

Он отвел глаза от бурых скал внизу, смерил ее взглядом, поднял брови и улыбнулся.

— Да, Джин, я слышу вас.

— Тогда какого чорта вы не отвечаете?

— Я о чем-то задумался. Извините, Джин.

— Что это значит, «о чем-то»? — настаивала она.

Он махнул рукой в направлении скалистого мыса, раскинутого под ними.

— Садитесь рядом и, пожалуйста, не сердитесь. Я не в настроении.

Она свернулась клубком возле него с озадаченным и обиженным лицом.

— Не люблю, когда меня игнорируют, — мягко сказала она. — Неприлично о чем-то думать, когда вы не одни.

Он снова посмотрел на море.

— Да? — Он повернул к ней лицо. — Тогда я никогда больше не буду думать в вашем присутствии.

Она приблизила к нему губы, но он опустил глаза.

— А что если я вдохновлю вас написать стихи? — прошептала она.

— Если вам это удастся, Джин, тогда, конечно, совсем другое дело, — устало ответил он.

Он обнял ее и, прежде чем, они поднялись уходить, поцеловал. Как-то Джин призналась ему, что терпела поцелуи Генри только из чувства долга. Теперь он был благодарен ей за подобную мысль. Это был его долг Маммоне.

Общественное значение процесса Эриксена привлекло к нему большой интерес в Кейптауне.

Обвинение против Эриксена казалось убедительным: единственный очевидец — цветной средних лет — рассказал суду, что машина до места происшествия ехала на большой скорости, и это показание подтверждали глубокие следы колес на дороге при торможении. Более того, заключительная речь судьи создавала впечатление, что он поддерживает обвинение. И когда, несмотря на все это, суд, удалившись меньше чем на полчаса, вернулся с приговором «Не виновен», Энтони почувствовал себя победителем.