Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Из адвокатской гардеробной вышел Генри.

— Поздравляю, — просиял Хартли, — отличная работа. И мне кажется, хорошо, что был суд присяжных. Вы оба, молодые люди, избрали самый правильный путь.

Генри внимательно посмотрел на Хартли. Это Тэрнер решил, что должен быть суд присяжных, и хотя Генри привел обратные аргументы, Тэрнер настоял на своем. Теперь Генри думал, знает ли Хартли, какова была его позиция. Сказал ли ему Грант?

Они все вместе вышли из здания суда. Хартли вернулся обратно в свою контору, а Генри и Энтони зашли в кафе.

Высокий седовласый Тэрнер подсел к ним, и они с Босменом углубились в обсуждение подробностей процесса. Энтони, откинувшись на стуле, пытался было следить за их разговором, но мысли увлекли его в сторону. Прислушиваясь к тому, что говорит Генри, он снова критически оценивал его. Босмен без особой скромности подчеркивал разные детали, переданные им Тэрнеру, которые помогли присяжным вынести оправдательный приговор. Теперь Энтони ясно увидел, какой это самовлюбленный эгоист.

Слегка посасывая трубку, Энтони смотрел на Генри. За его презрительной усмешкой скрывался подхалим и ревнивец. Такой человек может стать его беспощадным врагом.

Но по мере того, как росла его неприязнь к Босмену, Энтони все больше убеждался, что тот, в свою очередь, ненавидит его еще сильнее. Ибо теперь, по прошествии нескольких недель, стало ясно, к кому расположена Джин. Уже одно только уязвленное самолюбие могло вызвать у Генри вражду. Сидя рядом с ним в кафе, Энтони ощущал безотчетный холодный страх. Если кто-нибудь и станет разнюхивать злосчастную тайну его жизни, то это может оказаться лишь Генри Босмен.

Как ни странно, чувство Энтони к Джин отнюдь не возрастало. Он надеялся, что влечение к этой девушке постепенно усилится и, возможно, в конце концов, он ее полюбит. Кто-то сказал, что постоянная близость стирает мелкие неполадки в отношениях мужчины и женщины и из брака по расчету может вырасти искренняя любовь.

И однако — правильно ли он поступает? Противоречивые, тревожные мысли рождались в нем. Сможет ли он приспособиться к Джин? В моменты самоуничижения, когда дела в конторе были не слишком хороши, или в периоды усиленного самокопания он чувствовал себя обманщиком, самозванцем, не имеющим права находиться там, где он находится. А между тем Джин все увереннее причисляла его к тем общественным кругам, к которым, строго говоря, он никогда и не мог принадлежать.

Но было ли это обманом с его стороны? Неужели лишь потому, что он родился в стране расовых предрассудков, где путь к продвижению и успеху зависит от цвета кожи, он должен терзать себя и отказываться от всего достигнутого?

— Вы что-то все молчите, Грант? — сказал Тэрнер, прерывая вдруг разговор с Босменом.

Энтони в ответ лишь пожал плечами и вежливо улыбнулся.

Они встали и вышли из кафе. Энтони был рад избавиться от общества Босмена и вернуться в контору.

По пути он кунил свежую газету, надеясь найти подробное описание дела Эриксена, но его затмевали сообщения о дебатах в парламенте по поводу билля о смешанных браках. Билль этот подвергся яростным нападкам по разным причинам — во-первых, трудно было отличить «европейца» от «не-европейца», во-вторых, препятствием являлись многочисленные смешанные браки — дети от таких союзов попадали в незаконное положение.

Некоторые служители церкви, писалось в газете, грозили скорее отказаться от скрепления браков, чем принять этот возврат к «средневековой инквизиции».

Энтони сложил газету и зашагал вперед, обдумывая новости.

В тяжелом, угнетенном состоянии прошел он к себе в кабинет, бросил шляпу в угол и попытался работать.

Вошла секретарша с кипой документов.

— Вот дело, которое поступило сегодня днем, мистер Грант.

— Положите. — Он не поднял головы. — Я примусь за него позднее.

— Но это очень срочно, мистер Грант. Клиентка ждет вас. Она сидит уже давно.

Энтони достал трубку и кисет.

— Тогда попросите ее войти, — спокойно сказал он.

Секретарша ввела смуглую женщину средних лет.

Энтони откинулся на стуле, приготовясь слушать дело. Клиентка начала, и он затянулся трубкой. Но когда она сказала, что ее восьмилетнего сына исключили из школы, ложно обвинив в том, будто он не чисто европейского происхождения, и что она ожидает по этому поводу немедленных законных действий, Энтони так и застыл.

— Это безобразие... — выпалила она.

Энтони сидел неподвижно, плотно сжав губы. Затем позвонил секретарше.

— Пожалуйста, проводите миссис ван Вуурен к мистеру дю Плесси, — сказал он. — Я себя неважно чувствую.

Нервы, и без того измотанные, вконец изменили ему. Нужно немедленно уйти. Он встал и направился к двери.

— Так рано уходите, Грант? — заметил Хартли, когда молодой человек быстро проходил через приемную.

— Да, мистер Хартли, я что-то неважно себя чувствую, — сказал Энтони сдавленным голосом.

— Очень жаль. Я думал, что ваша сегодняшняя победа прибавит вам энергии. Но отправляйтесь поскорее, дорогой мой. Последнее время вы слишком много работали. Поменьше волнуйтесь. — Взгляд мистера Хартли при этом был полон благожелательности.

Энтони спустился по лестнице, вышел на улицу и направился к площади, где стояла его машина. На каждом углу мальчишки предлагали последние номера газет, содержащие дальнейшие подробности о дебатах в парламенте.

Давно уже Энтони не чувствовал себя таким одиноким.

Еще во время завтрака ему позвонила Джин. Вчера она забыла свой портсигар у него в машине. Может быть, он сегодня вечером заедет и привезет его ей? Это вызвало у него некоторое раздражение: уже не первый случай, когда она что-то забывает и просит его завезти ей. И хотя ему не хотелось, пришлось согласиться.

Пересекая улицы и обгоняя другие машины, Энтони, однако, испытывал какое-то облегчение при мысли, что снова увидит ее сегодня. Женитьба на Джин означала для него полное спасение. Как только он утвердится в положении зятя Хартли, никто не осмелится и словом намекнуть о его прошлом.

Да, он попросит ее стать его женой. И нужно спешить — пока этот новый закон ему не помешал.

Он не поехал сразу домой в свою маленькую квартирку, а оставил машину на краю Си-Пойнта. Оттуда он прошел к берегу моря и сел у небольшой заводи. Маленькая рыбешка плавала среди морских водорослей и мирно отдыхала на песчаном дне.

Здесь, у закрытой со всех сторон заводи, парил вечный покой и мир. На протяжении тысячелетий, до того, как несметные людские полчища осквернили землю своей суетой и нетерпимостью, волны бились о берег, чайки плавно парили над океаном и воздух становился свежее при каждом порыве ветра, который закат гонит перед собой вокруг земли.