Джеральд Гордон - Да сгинет день...

— Доброе утро, мистер Босмен, — сказал Энтони, входя в контору к Генри.

— Доброе утро, э-э...

— Моя фамилия Грант.

— Да, конечно, извините. Мы встречались у Хартли, не так ли?

Босмен указал Энтони на кресло и предложил сигарету.

— Нет, благодарю вас. Я предпочитаю трубку. В тот вечер у нас не было возможности близко познакомиться. Сразу после обеда вы ушли с... мисс Хартли.

Энтони, раскрывая папку с делами, посмотрел в лицо Генри. На мгновение взгляды их встретились. Затем Энтони снова углубился в бумаги.

Он набил трубку, а Босмен затянулся сигаретой. Часть ее успела превратиться в пепел, и Генри стряхнул его в бронзовую пепельницу, стоявшую на столе, прежде чем снова заговорил.

— Да, это верно, — холодно заметил он. — Мы ушли вместе.

Энтони посмотрел на замысловатую пепельницу в виде нимфы с развевающимся покрывалом. Он наблюдал, как Генри стряхивал пепел. Пальцы у него были толстые, с выступающими суставами.

Не глядя на собеседника, Энтони заговорил:

— Насколько мне известно, мистер Хартли уже говорил вам об этом деле. Его будет вести королевский адвокат. Я думаю, это будет Тэрнер. Сегодня днем он даст мне знать, может ли с нами увидеться. Тем временем, если вы не возражаете, я хотел бы вначале обсудить все с вами. А затем устроим консультацию со стариком.

Он продолжал излагать обстоятельства дела, а Генри сидел, откинувшись в кресле, и карандашом делал какие-то пометки у себя в блокноте. Он почти не перебивал Энтони, лишь иногда задавал тот или иной вопрос.

Кончив излагать дело, Энтони спросил, как Генри считает, стоит ли дать обвиняемому право выбора — судиться судом присяжных или без оного, — или не стоит.

— Мне кажется, лучше обойтись без присяжных, — сказал Генри. — Присяжные всегда склонны к предубеждениям или симпатиям, и в данном случае настроение, вероятно, будет не в пользу Эриксена: ведь он мчался на полной скорости, возвращаясь с вечеринки, и от него сильно пахло спиртным. Обычно присяжные не одобряют — или во всяком случае любят делать вид, что не одобряют, — такого прожигания жизни.

— Да, это верно, но уж если говорить о предубеждениях, то разве это дело не связано с гораздо большим предубеждением?

— Каким же?

— Ведь, в конце концов, покойный был всего-навсего цветной.

— Ну, разве это имеет значение? Если Эриксен сидел за рулем в пьяном виде и насмерть задавил человека, он должен быть наказан по заслугам.

— Да, но все ли так рассудят? — Энтони показалось, что Генри пытливо на него посмотрел. — Эриксен из хорошо известной в городе семьи, и вы думаете, они засудят его, заставят пойти на каторгу за убийство цветного?

Босмен нетерпеливо выхватил изо рта сигарету.

— Ручаюсь, что ни один присяжный не позволит себе подпасть под влияние подобного предубеждения.

— Этого я не знаю. Если бы суд присяжных был смешанный — состоял из европейцев и не-европейцев, — все было бы по-другому, но европейцы в наше время не питают особой симпатии к цветным и туземцам.

Энтони знал, что это было с его стороны опрометчивым замечанием, но не мог удержаться. И тут же раскаялся: что-то в Генри Босмене не внушало ему доверия.

Генри улыбнулся тонкой улыбкой и смерил собеседника проницательным взглядом.

— Во всяком случае, — быстро добавил Энтони, — решение зависит от вас и, конечно, от Тэрнера, если он возьмется за это дело.

Когда подали чай, Энтони облегченно вздохнул.

Зазвонил телефон. Генри взял трубку. Пока он разговаривал, Энтони глядел на светлосерые заплывшие глазки этого человека и чувствовал, что они с ним никогда не смогут понравиться друг другу.

— Что касается меня‚ — сказал Генри, кладя трубку, — то я в данный момент считаю — нам не нужны присяжные. Но я обсужу это с Тэрнером.

Затем Генри перевел разговор на личные и общественные темы, и Энтони заметил, как собеседник его вдруг оживился.

Генри спросил, давно ли Энтони в Кейптауне, где он проходил адвокатскую практику, устраивает ли его работа в фирме, каким именно отделом он руководит, что он думает о различных судьях, перед которыми выступал в суде, и как ему нравится Капский полуостров.

И хотя тон Босмена был искренним, Энтони во время разговора чувствовал, что тот усиленно его изучает. Казалось, он мысленно сравнивает себя с ним.

— У вас здесь много друзей? — спросил Генри вкрадчиво и любезно.

— Нет.

— А много знакомых дам? — усмехнулся он.

— Нет, немного.

— Я полагаю, такой мужчина, как вы, за это время должен был бы узнать полгорода — во всяком случае всех, с кем стоит познакомиться.

Энтони вежливо рассмеялся и переменил тему разговора.

Они приступили к чаю, но атмосфера продолжала оставаться натянутой до самого ухода Энтони. Закрыв за собой дверь, он вдруг вспомнил, как Джин категорически объявила ему о своем равнодушии к Генри; сейчас из всего недосказанного в этот визит Энтони узнал больше, чем из того, что ему открыла Джин.

Весь остаток дня из головы у него не выходила беседа с Босменом. И когда, покинув контору, он увидел расклеенные на улице объявления, ему стало мерещиться, будто рядом с ним шагает Генри и вслух читает заголовок:

«Законопроект о запрещении смешанных браков».

Энтони купил номер газеты и, не веря своим глазам, прочел о новой мере правительства, еще больше углублявшей сегрегацию, — предложении запретить браки между европейцами и не-европейцами.

В следующую субботу Энтони испытывал небольшой подержанный автомобиль, купленный им на неделе. Он очень гордился своим новым приобретением.

После ужина он поехал к Джин. Они решили в этот вечер потанцевать.

Увидев его покупку, она сказала:

— Да у вас просто прелестный автомобильчик, Тони.

— Очень рад, что он вам нравится.

— Вы скучали без меня? — спросила она, когда они отъехали.

—Да, а вы?

— Всю неделю не видеть вас! Конечно, скучала. И знаете что? На днях я чуть окончательно не поссорилась с Генри.

— Правда? Ну разве я вас не предупреждал? — засмеялся он. Она нежно сжала его руку.

— Началось с того, что он стал ревновать меня из-за субботнего вечера. Во-первых, он захотел узнать, с кем это я уезжала. Я сказала, что это мое дело. Он и сам знает, заявил он тогда — один его друг видел нас вместе в кино. Я сказала просто: «Ну и что же?» Настроение у меня было не слишком хорошее, он это видел и немного сбавил тон. А затем сказал, что ему это не очень приятно. Повсюду уже ходят слухи, что у нас с ним скоро помолвка, и теперь он оказывается в дурацком положении.

Минуту поколебавшись, Энтони спросил:

— И что же вы на это ответили?

Она зажгла две сигареты и дала одну ему.

— Я сказала, что никто не смеет так говорить и что я могу ходить с кем хочу. — Она вздернула носик и выпустила облачко дыма.