Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Он взял ее руки в свои. Они были холодны и безжизненны. Энтони выпустил их — не мог он держать ее за руку, зная, что ему не дано держать ее в объятиях.

— О, Рэн, — сказал он‚ — если б вы только знали, если бы я только мог рассказать вам... Ведь именно из-за своего чувства к вам я и... — В его глазах она увидела страдание. — В жизни у каждого есть свои мрачные тени, свои тайны, свои изъяны, не так ли?

Она молча кивнула.

Вот он снова с ней в вельде за фермой, озаренном багровым отсветом заходящего за холмами солнца. Они сидят на мягкой траве под деревьями, и он мучительно подыскивает слова, которые помогли бы ему открыть ей свою тайну... Как было бы хорошо, если б он все сказал ей тогда. Теперь ему все равно не уйти от этого.

— Так вот, и в моей жизни есть свои мрачные тени. После смерти матери они совсем сгустились. Я не хотел, чтобы они омрачили и ваш жизненный путь. — Он говорил все громче, голос его звенел. — Теперь вы поняли, в чем дело? Я считаю нечестным, морально нечестным заставлять избранницу моего сердца страдать из-за моих изъянов. Это своего рода садизм. Никогда нельзя жениться на девушке, которую любишь. В Джин я не был и никогда не буду влюблен. Она мне безразлична. Ей, как видно, хочется, чтобы я стал ее мужем — так пусть и получает меня со всеми моими изъянами.

Он был доволен собой за то, что сумел так просто рассказать Рэн о мучившей его проблеме.

— Но как можно допустить, чтобы какие-то там изъяны стали непреодолимым препятствием между мужчиной и женщиной, если он по-настоящему любит ее? Ведь он должен подумать и об ее чувствах. К тому же на свете не существует идеальных людей. Ну, признайтесь, Энтони, вы говорите чушь!

Он ни слова не ответил — только включил мотор. Они долго ехали молча. А когда заговорили, то о войне, и стали делиться воспоминаниями.

Наконец они остановились у придорожного ресторанчика, чтобы пообедать. Они оказались единственными посетителями. Он помог ей снять пальто и положил его на спинку стула. Они сели за маленький столик в уголке уютной, слабо освещенной комнаты; в камине потрескивали дрова, и тени ложились на их лица.

Энтони посмотрел на руки Рэн. Она задумчиво вертела пепельницу. Да, ей легко говорить об изъянах. В ее жилах не течет черная кровь.

— Вы попрежнему рисуете?

— Да, иногда. В прошлом году я даже училась на курсах рисования. Как-нибудь покажу вам кое-что из моих творений. Но, знаете, Энтони, я заинтригована: почему это мое появление в вашей жизни заставило вас изменить все ваши темные намерения и расчеты?

— Боже! — воскликнул он вдруг, поспешно вскакивая. — Только сейчас вспомнил: ведь я обещал с ней сегодня встретиться. — Рэн вопросительно посмотрела на него. — Я должен был заехать к Джин.

Рэн взглянула на свои часики.

— Без четверти девять, — сказала она.

Энтони извинился, поспешно вышел из комнаты и отыскал телефонную. будку. Он сказал Джин, что неважно себя чувствует. Он привезет ей портсигар завтра вечером. Она пробормотала какие-то сочувственные слова: да, отец говорил ей, что Энтони, должно быть, нездоровится — он даже ушел из конторы раньше обычного.

Энтони вернулся к Рэн.

— Все в порядке, — широко улыбаясь, сказал он‚ — свидание отменено.

— Не надо было этого делать, — сказала она.

— Вы спросили, как это могло случиться, что вот вы появились в моей жизни — и все мои дьявольские планы рухнули, точно карточный домик. — Он залюбовался ее лицом, изящными линиями ее тела, светлокаштановыми пышными волосами, на которых играл отсвет огня. — Если бы вы только знали, Рэн, как все эти годы мне хотелось встретить вас!

— Вы не находите, что не совсем прилично говорить так с замужней женщиной? — Она улыбнулась. — К тому же, то была детская любовь.

— Я не могу свыкнуться с мыслью, что вы замужем, Рэн, — воскликнул Энтони. — Где он?

— Кто?

— Да ваш муж.

— В Иоганнесбурге.

— Что же вы, в таком случае, делаете здесь, в Кейптауне?

Она помолчала немного. Потом сказала:

— Я, повидимому, скоро разведусь с ним.

Энтони почувствовал, как краснеет, как кровь теплой струей приливает к щекам. Он не мог сейчас смотреть на нее и уставился на огонь в камине.

— Вы говорили, что уже три года замужем, — под конец отважился он сказать.

Она кивнула.

— У вас есть дети?

— Нет.

Он ничего не сказал на это.

— Вообще говоря, я приехала сюда проверить, не наладятся ли наши отношения, если мы некоторое время побудем врозь. Очень уж мы действуем друг другу на нервы. Мы договорились, что если я почувствую себя в силах продолжать нашу совместную жизнь, я вернусь в конце месяца.

— В чем же дело? Почему у вас сложились такие отношения? — Он старался говорить безразличным тоном, но по всему чувствовалось, что это глубоко волнует его. Ее рука лежала рядом, и ему вдруг неудержимо захотелось взять, переплести ее пальцы со своими и крепко сжать. Ему хотелось привлечь ее к себе, почувствовать у своего сердца ее сердце. То, что он влюблен в Рэн, казалось таким естественным. Юношей он был увлечен ею, а сейчас это было совсем другое. Он чувствовал, что с Рэн мог бы обрести то счастье, к которому тянулся на протяжении всей своей путаной и сложной жизни. А главное — сейчас, когда вокруг него сильней сгустились грозовые тучи предубеждений и предрассудков, ему тем более необходимо было иметь подле себя подругу, отличающуюся столь редкими достоинствами, как она.

— Мне не хотелось бы об этом говорить, — ответила она. — Быть может, я расскажу вам в следующий раз, если вы, конечно, захотите, Энтони, встретиться со мной еще раз.

— Это я-то не захочу? — улыбнулся он.

— Ну, а если так, то мы должны быть очень осмотрительны. Мой муж ревнив до безумия. Стоит ему узнать, что у меня есть кто-то, и он ни за что не даст развода. А сейчас нам, пожалуй, пора в путь.

Дрова мягко потрескивали в камине; угасающее пламя отбрасывало на стены причудливые танцующие тени. Энтони помог Рэн надеть пальто, а сам поднял воротник куртки.

Они выскочили под моросящий дождь и бегом побежали к машине. Миля за милей оставались позади — Энтони говорил о прошлом, даже не замечая, где они едут, лишь бы продлить это счастье, лишь бы подольше побыть с нею.

Была полночь, когда они подъехали к отелю в Си-Пойнте, где она сняла номер, — всего в полумиле от квартиры Энтони.

Он остановил машину и, выключив мотор, сделал как раз то, чего всю дорогу зарекался не делать. Он осторожно обнял ее за плечи и тут же почувствовал, как она сразу вся напряглась. По лицу ее прошла тень — точно от облачка, на мгновение закрывшего луну. Ни слова не сказав, Энтони убрал руку.

Рэн нащупала рукоятку дверцы и открыла ее.

Они прошли через сад, потом поднялись по каменным ступенькам заднего входа. Отсюда было ближе до ее комнаты. Полоска света из слегка приоткрытой двери в коридоре упала ей на лицо.