Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Энтони вздохнул с облегчением, узнав об этом, а тем более прослышав, что она решила пожить в Дурбане. Одно время, когда предварительное следствие вызвало столько толков, мистер Хартли и сам подумывал, не расстаться ли с Энтони. По мере того как время шло и до него доходили слухи, вызванные всей этой историей, он все больше озлоблялся против Энтони. Но как и дочь, он понимал, какие опасности влечет за собой подобная решительная мера. Вот почему он поборол свою злость, а поскольку Энтони попрежнему выигрывал в суде дела в пользу фирмы, мистер Хартли, естественно, не возражал против его услуг.

Главу фирмы тоже удивляло отсутствие видимых причин, которые могли бы побудить Энтони не впускать Босмена за эти портьеры, и по мере приближения дня суда страхи его росли. Он надеялся только на то, что защита не сочтет необходимым вызвать на суд Джин. Это было бы уж слишком.

Артур был единственным в этом семействе, кто, казалось, искренне тревожился за исход суда для самого Энтони. Он даже заезжал к нему на квартиру и предлагал помочь, чем только может. Но Энтони сказал, что тот ничем не может быть ему полезен. Артур был очень огорчен, когда Энтони заявил, что ему лучше не бывать в Эвонд-Расте, по крайней мере до суда.

Тем временем в обществе только и говорили, что об этом скандале; все с любопытством ждали суда, который был назначен на ноябрь.

Энтони, готовясь к предстоящему испытанию, всячески внушал себе, что надо держаться мужественно; он черпал силы в работе над книгой и в любви Рэн — его чувство к ней перед лицом надвигавшейся беды не только не ослабело, а, наоборот, с каждым днем становилось все крепче. Он продолжал работать, и внешне казалось, будто грозящая ему беда нимало не тревожит молодого человека, — лишь временами его беззаботность производила впечатление напускной.

На протяжении всех этих мучительных недель Рэн всемерно поддерживала его. Она не только настояла на том, чтобы он продолжал работу над рукописью, но и убеждала вкладывать в это как можно больше сил.

И работа подвигалась. Каждый вечер к стопе исписанной бумаги добавлялось несколько новых листков. За это время, пока он работал над романом, а она сидела рядом, с книгой или альбомом для рисования, они еще больше сблизились. Творчество оказалось хорошим лекарством от нападавшего порой на Энтони отчаяния. Воображение его распалялось в предвкушении тех возможностей, которые могли открыться перед ним в случае успеха его произведения. При удаче они смогут навсегда расстаться с Южной Африкой — отправиться на поиски счастья куда-нибудь, где люди не знают предубеждений против цветных. Путешествие через океаны, посещение незнакомых стран — вот о чем грезил Энтони, грезил о жизни свободной, среди книг и приключений.

Так прошла короткая весна, последовавшая за поздней зимой. По субботам и воскресеньям Энтони и Рэн взбирались на горы и бродили среди дубов — с нежной листвы их на черную землю скатывались брызги солнечного света; молодые люди гуляли по цветущим долинам, вдоль мирных ручейков и озер; горные склоны были покрыты цветами, серебристые листья ив блестели на солнце, а верхушки высоких сосен казались меднокрасными в лучах заката; вечером, когда они возврашались домой, перед глазами Энтони еще стояли мягкие переливы пурпуровых, оранжевых, синих и розоватых красок.

В октябре подул юго-восточный ветер, разнося по всему полуострову хлопок, и клочья его вскоре покрыли белой пеленой гору, возвышавшуюся над городом и над морем.

Так проходили недели, и время суда приближалось.

Долгие часы проводили Энтони и Рэн вместе за работой, и эта атмосфера любви и взаимопонимания, эти прогулки по безбрежным просторам, где вокруг было лишь небо, море да земля, не только духовно, но и физически все больше и больше сплачивали Энтони и Рэн.

В защитники себе Энтони решил выбрать Тэрнера. Более подходящего человека, по его мнению, нельзя было найти. Один из самых способных королевских адвокатов, он был широко известен своим умением с достоинством держаться в суде и тонким проникновением в человеческую душу. Но не только это побудило Энтони избрать его своим защитником. Несмотря на несколько высокомерную манеру держаться, Тэрнер обладал добрым сердцем, а Энтони сейчас был нужен не только умный, тактичный адвокат, но прежде всего человек сочувствующий и понимающий. Ведь вполне возможно, что придется все ему рассказать.

За две недели до суда Энтони впервые встретился со своим адвокатом. Пересказывая события той роковой ночи Тэрнеру и юристу, присутствовавшему на предварительном следствии, — мистеру Хиллу, Энтони придерживался своей первоначальной версии о том, что был один. Никто в мире, кроме него и Стива, до сих пор не знал, что́ на самом деле произошло тогда.

После совещания Энтони вернулся к себе в контору. Войдя в кабинет, он услышал телефонный звонок.

— Хэлло, это вы, Грант? Говорит Тэрнер. Я хотел бы еще раз повидать вас.

— Сейчас? Немедленно?

— Да, если это вам удобно.

— Хорошо, мистер Тэрнер, я приеду немедленно.

Энтони уже собирался положить трубку, когда ему показалось, что Тэрнер что-то говорит ему. Он снова приложил трубку к уху.

— Да, я слушаю!

— Хилла с собой можете не брать.

Энтони поспешно вышел из конторы, даже не сказав секретарше, где в случае надобности его искать.

Когда он снова вошел в кабинет Тэрнера, на душе у него было тревожно. Седовласый адвокат указал ему на стул. Затем своим звонким спокойным голосом неторопливо спросил:

— Надеюсь, вы не возражаете, что я вызвал вас обратно... одного?

— Нет, нисколько.

— Видите ли, в вашем деле есть некоторые моменты, которые мне хотелось бы обсудить с вами с глазу на глаз. Я получил на это согласие Хилла. И я хочу, чтобы вы поняли меня, — уверяю вас, я отнюдь не собираюсь быть навязчивым. Я не собираюсь оскорблять ваши чувства.

Энтони с благодушным видом нетерпеливо махнул рукой.

— Ну что вы, мистер Тэрнер. Пожалуйста, я вас слушаю, сэр.

— Видите ли, — мягко начал Тэрнер, — в вашем деле, должен признаться, имеются известные трудности. Я лично верю всему, что вы говорили здесь во время нашей беседы. Также верит этому, естественно, и мистер Хилл. Но убеждены ли мы, что суд всецело примет ваши слова на веру?

Он поднялся. Это был очень высокий мужчина. Он снял очки в черепаховой оправе, положил их на письменный стол и, поглаживая подбородок, уставился на ковер; затем прошелся по комнате и так, шагая из угла в угол, принялся излагать свои мысли. Энтони смотрел мимо него — на полки с книгами, поднимавшиеся вдоль стен до самого потолка.

— Давайте будем откровенны. Имеется улика — окурки. Вы говорите, что днем у вас была приятельница. Так, так. Отлично. Но что если генеральный прокурор спросит ее имя? Вопрос вполне законный. Вы готовы на него ответить?