Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Всю эту ночь Энтони мучительно думал над возникшей перед ним проблемой. Если бы жизнь его была обычной, ему ничего бы не стоило представить своим защитникам, а позже и присяжным единственного свидетеля, от показаний которого зависел исход процесса. Но при существующем положении вещей нечего было и думать привлечь к делу Стива.

Очень хорошо, если на суде защите не придется прибегать к доказательствам. Но об этом будет известно только после решения судьи относительно заявления Босмена. А пока не лучше ли сообщить Тэрнеру, как в действительности было дело? Не следует ли сказать ему про Стива? А также — почему он так долго скрывал то, что у него есть брат? Придется объяснить причину, побудившую его сделать такое заявление полиции; рассказать, чем объясняется столь резкая перемена в его поведении, почему он всех обманывал.

Почти всю ночь прошагал Энтони из угла в угол. Потом опустился на стул, обхватил голову руками и застыл, положив локти на стол.

Ему так хотелось заглянуть в будущее. Хотелось знать, потребуются ли показания Стива. Сказать все Тэрнеру — значит поставить под угрозу свое благополучие, ибо, хоть он и не сомневался в том, что Тэрнер будет молчать, знать-то он, во всяком случае, будет, а это уже само по себе мало приятно. С другой стороны, не сказать ему — значит предоставить весь процесс воле случая.

Что же ему делать?

Энтони не находил себе места, чувствуя, что бездонная пропасть разверзается у его ног.

На следующий день в половине третьего Энтони вошел в контору своего адвоката. Лицо его было сумрачно. Он вынул пачку сигарет и любезно предложил Тэрнеру. Они закурили.

— Я пришел к вам‚ — начал он, и в голосе его звучала смертельная тоска, — рассказать о величайшей тайне моей жизни. Зная ее, вам легче будет вести дело, хоть я и молю бога, чтобы вам не пришлось ее раскрывать. Но на всякий случай я решил рассказать вам все. Если вы не будете вынуждены ходом процесса сделать мою тайну достоянием гласности, можете ли вы обещать мне, что в таком случае не только никому ни словом не обмолвитесь о ней, но и постараетесь забыть о том, что я вам сейчас скажу?

Тэрнер поднял руку.

— Послушайте, — сказал он‚ — мне не нужны ваши признания, если, разумеется, они не способны помочь нам выиграть процесс. Надеюсь, вы меня поняли?

— Отлично. То, что я намерен вам рассказать, поможет прояснить дело. Это почти гарантирует признание моей невиновности. Но, предав гласности мою тайну, вы набросите тень на всю мою жизнь. А поэтому, прежде чем все вам рассказать, я и попросил вас дать мне такое обещание. Надеюсь, вы меня понимаете, мистер Тэрнер.

Губы старого адвоката чуть тронула улыбка. И от этой улыбки Энтони сразу почувствовал себя увереннее.

— Вот вам мое слово, — сказал Тэрнер.

Энтони слегка откашлялся.

— В ту ночь, — начал он, — в ту субботнюю ночь... или, вернее, в то воскресное утро, когда Босмен явился ко мне, я был не один.

Тэрнер сильно затянулся сигаретой.

— Я был не один. У меня был гость — мой брат.

Энтони поднялся и подошел к окну. На подоконнике стоял глиняный кувшин. Энтони налил немного воды в стакан, стоявший рядом.

— А теперь, прежде чем я стану рассказывать дальше, разрешите мне, пожалуйста, задать вам один вопрос. — И он внимательно посмотрел на Тэрнера.

— Да, пожалуйста. — Тэрнер выжидающе глядел на Энтони; и голосом и всем своим видом он старался подбодрить его.

— Если бы вы находились на пороге своей карьеры, если бы чувствовали, что у вас имеются возможности преуспеть в своей области, продвинуться по общественной лестнице, завоевать уважение своих коллег и друзей, если бы вы всю жизнь стремились к этому и вдруг увидели, что перед вами приоткрываются желанные врата и похоже, что они откроются еще шире, — стали бы вы, я вас спрашиваю, кричать направо и налево о том, что может навсегда закрыть для вас эти врата, запереть их на засов и замуровать? — По мере того, как Энтони говорил, голос его звучал все громче и громче. — Так стали бы или нет?

— Конечно, нет, — сказал Тэрнер, изумленный и крайне заинтересованный.

— Да, конечно, не стали бы. Ну, а вот моя судьба складывается иначе. Похоже, что мне придется захлопнуть дверь в жизнь перед самым своим носом. — Он глотнул воды. — Видите ли, если бы много лет назад, когда я только начинал работать в своей области, я оповестил бы весь мир о том что у меня есть брат, я никогда не достиг бы того, чего я достиг. Во-первых, меня никогда бы не взяли в ту фирму, где я сейчас работаю. Да и общество никогда не открыло бы для меня своих дверей. Я не скажу, что я многого достиг, но и то немногое, чего я добился, было бы для меня недосягаемо, объяви я на весь свет, что...

Голос его замер. Резким движением он вдавил недокуренную сигарету в пепельницу.

Тэрнер глядел на стоявшего перед ним молодого человека. Умные синие глаза, красивые густые брови, каштановые, слегка вьющиеся надо лбом волосы, аристократический нос, хорошая фигура, мужественный, благородный вид. И он с удивлением думал, какая же тайна бросила тень на эту жизнь — тайна, способная, как видно, привести к трагедии.

—У каждого из нас есть свои тайны, — успокоительно сказал он.

— Но у меня тайна не совсем обычная. Дело не в том, что мой брат жулик, каторжник или вор. Хоть это говорю я, а не посторонний человек, — брат мой принадлежит к числу благороднейших людей на свете. И тем не менее он совершил преступление. Это же преступление совершил и я. Нам нельзя было родиться. Дело в том, что мой брат... — голос его упал до шопота, — цветной.

Тэрнер всем корпусом подался вперед, приоткрыв рот от удивления.

— Что вы хотите этим сказать? — не веря своим ушам, спросил он.

— То, что я сказал. Мой брат цветной. И, следовательно, я тоже. Ведь у нас одна мать и один отец. — Энтони как-то глупо хихикнул. — Отец-европеец и цветная мать. Вся разница в том, что у моего брата кожа темная — настолько темная, что никто не может ошибиться на этот счет.

Вот теперь он все сказал. Энтони опустил глаза в землю.

Тэрнер побледнел.

Энтони взглянул на него и пожал плечами. Он сомневался сейчас, правильно ли он поступил. Но так или иначе, дело сделано.

— Удивлены? — спокойно спросил он. Тэрнер тотчас взял себя в руки. — Вы единственный человек, кому я когда-либо об этом говорил.

— И дальше меня это никуда не пойдет.

— Если, конечно, нам не придется вытащить это на свет в суде, — добавил Энтони. — А теперь, когда я освободился от этой тяжести, вы, должно быть, понимаете, почему я не был до конца откровенен. Если показания брата будут необходимы для моего оправдания, оправдание явится моим приговором.

Он закурил новую сигарету и вкратце поведал Тэрнеру историю своей жизни. Он рассказал о том, кто его отец, из какой семьи. Описал, какое влияние имела на отца честолюбивая мать. Рассказал и о Рэн. Он, повидимому, говорил уже больше часа, когда, наконец, дошел до посещения Стива и трагической смерти Босмена.