Джеральд Гордон - Да сгинет день...

Сержант прикусил губу.

— Не могу сказать.

— Но, сержант, из вашего огромного опыта, — тут Тэрнер кашлянул, — вам, безусловно, известно, что когда человек очень взволнован, он склонен ошибаться в деталях? — Сержант нехотя кивнул. — Человек только тогда начинает отчетливо все вспоминать, когда успокаивается, не так ли?

Сержант пожал плечами.

— Я ведь уже говорил, что он был очень расстроен. Не мог же я знать, что у него на уме.

— Но когда обвиняемый рассказал вам позднее о том, как подхватил на лету стул, он был, конечно, спокойнее?

— Да.

— И когда вы указали ему на то, что прежде он не говорил про стул, он велел вам внести это в его показания?

— Да, велел.

— И сказал, что вы можете снять отпечатки с его пальцев?

— Да.

— И тогда он был вполне спокоен и уравновешен?

— Да.

— Надеюсь, вы не хотите сказать, сержант, что мистер Грант придумал это — относительно брошенного в него стула, — придумал уже потом?

— Нет.

Тэрнер попросил передать ему чашки и блюдца, и пристав тотчас принес их ему.

— Эти чашки вы видели в ту ночь на квартире у мистера Гранта?

— Да.

— Прошу вас внимательно осмотреть каждую чашку.

Сержант Клопперс принялся вертеть в руках чашки, а Энтони поочередно смотрел то на него, то на Тэрнера, недоумевая, какой последует за этим вопрос.

Присяжные были тоже заинтригованы.

Очень медленно, точно цедя слова, Тэрнер спросил:

— Можете ли вы обнаружить следы губной помады на какой-либо из этих чашек?

Слегка разинув рот, так что стали видны его белесые десны, Клопперс снова и снова вертел во все стороны чашки. Прошло довольно много времени, прежде чем он сказал с самым дурацким видом:

— Нет.

— Теперь передайте, пожалуйста, эти чашки присяжным, — с победоносным видом предложил Тэрнер и сел на свое место, а присяжные принялись с недоумением осматривать чашки.

Впервые с начала процесса Энтони немного приободрился. Так, значит, мир не всегда против него. И как это он упустил из виду такое важное обстоятельство? Интересно, что теперь намерен делать Тэрнер?

Тем временем присяжные потребовали снова пепельницу; двое-трое из них выбрали окурки, на которых отчетливо сохранились следы губной помады, внимательно их осмотрели и поднесли к чашкам.

Энтони недоумевал, почему до сих пор не зачитано заявление Босмена. Быть может, обвинение решило не выставлять его в качестве улики?

Он посмотрел на Стива, сидевшего неподалеку. Может, брат его вернется в Порт-Элизабет, так и не выступив на суде и не раскрыв роковой тайны!

Следующим свидетелем был эксперт по отпечаткам пальцев. Его показания ни на йоту не продвинули дела. Он заявил, что на стуле обнаружены отпечатки пальцев как Босмена, так и Гранта, и местонахождение этих отпечатков заставляет предполагать, что любой из них мог использовать стул в качестве орудия.

Затем вызвали констебля Бринка и тоже подвергли перекрестному допросу. Его показания совпали с тем, что говорил сержант. Он утверждал, что хотя чайник и был лишь слегка теплый, однако холодным его никак назвать было нельзя.

Наконец обвинение вызвало доктора Штейна.

И тут Энтони сразу понял, что надеждам его не суждено сбыться. Этого свидетеля только затем и вызвали, чтобы зачитать заявление Босмена. Правда, он помогал доктору Манро при операции. Но его показания по этой части никого не интересовали. Факт смерти был установлен и отнюдь не оспаривался защитой.

Его показания должны были перевернуть весь ход процесса. Они могли перевернуть и всю жизнь Энтони. Ведь если суд решит принять к сведению заявление Босмена, придется выставить Стива в качестве свидетеля.

— Вы — частный хирург, живущий при больнице? — спросил Блер.

— Да. — Высокий красивый молодой врач явно волновался, как если бы ему ни разу не приходилось давать показания.

— Расскажите, пожалуйста, поподробнее, какая медицинская помощь была оказана данному пациенту?

Доктор Штейн целиком подтвердил показания доктора Манро. Когда он кончил, Блер спросил его:

— Приходил ли больной в сознание, пока он находился под вашим наблюдением?

— Да. Перед самой операцией.

— Что при этом произошло?

— Протестую. — Тэрнер поспешно вскочил с места.

— На каком основании, мистер Тэрнер? — сухо спросил судья.

— Я протестую против оглашения на суде каких бы то ни было заявлений, пока не будет доказано, что больной находился «в безнадежном состоянии и ясно сознавал неотвратимую близость смерти», как того требует закон. Я протестовал перед мировым судьей, милорд, против того, чтобы заявление покойного фигурировало в числе улик.

— Понятно, — сказал судья. И, повернувшись к представителю генерального прокурора, сказал: — Вам придется, мистер Блер, дать мне удовлетворительные доказательства состояния духа покойного, прежде чем мы согласимся выслушать его заявление.

— Да, милорд.

Блер перелистал лежавшие перед ним бумаги, вынул одну из них и быстро пробежал глазами.

— Скажите, доктор, каково было состояние больного перед тем, как он сделал свое заявление? Я имею в виду его, физическое состояние.

— Он нуждался в немедленной операции. Мы были почти убеждены, что у него проломлен череп.

— Значит ли это, что...

— Протестую, милорд, — резко выкрикнул Тэрнер. — Я знаю, что мой ученый коллега никогда не станет задавать явно наводящих вопросов, но я не хочу, чтобы он задавал такие вопросы, которые хоть в какой-то мере могут подсказать свидетелю ответ.

— Мой ученый друг несколько поторопился с выводами, — возразил Блер. — Мой вопрос абсолютно безобиден. Я хотел спросить, можно ли на основании такого заключения сделать вывод, что состояние больного было серьезным, или же нет?

Энтони сжимал и разжимал кулаки под откидной доской передней скамьи. Руки его были холодными и липкими от пота. Он спрашивал себя, ограничится ли доктор Штейн словами: «положение было серьезным», а этого было бы недостаточно для того, чтобы суд стал рассматривать заявление Босмена. По закону требовалось, чтобы покойный осознал, что всякая надежда на выздоровление потеряна. Сердце Энтони отчаянно колотилось. Надеяться на то, что Блер не подготовлен и не сумеет преодолеть это препятствие, было бы слишком легкомысленно — даже ребенку это ясно. Он безусловно тщательно все обдумал, прежде чем решил выставить заявление покойного в качестве улики на суде.

— Против этого я не могу протестовать, — заявил Тэрнер.

— Продолжайте, мистер Блер, — сказал судья.

— Итак, доктор, физическое состояние больного было настолько серьезно, как вы говорите, или же нет?

— Да, трещина черепа — вещь безусловно серьезная. Ей часто сопутствует кровоизлияние, а иногда и разрыв мозговой ткани. В данном случае как раз так и было.