Стефан Мокрев - Заря занимается

— Так! И кто же довел страну до такого положения? Кто за это в ответе?

— Ах, оставьте ответственность. О последствиях надо думать! — махнул рукой Бабукчиев.

Тетка Милана и учитель пришли к Николе Бабукчиеву за советом. Их прислала бабушка Катина: «Ступайте к Кольо, он все что может сделает. Передайте ему, что это моя просьба». Но что мог сделать мелкий банковский чиновник, когда у него у самого от забот голова шла кругом? Его сына Ради исключили из гимназии и только ценой огромных усилий, беготни и ходатайства близких и знакомых удалось добиться разрешения сдать экзамены экстерном в сентябре месяце.

Милана подняла на ноги своих односельчанок, и они чуть ли не насмерть поколотили немцев, явившихся в их село за курами и яйцами. «Бабы, не дадим немцам ни крошки! — кричала она, содрав с головы платок и размахивая им как знаменем. — Наши мужики воюют на фронте босиком, едят одну кукурузу, а немцам кур подавай…»

— Бай Никола, ты послушай, что я тебе скажу, — говорила Милана, крутя пальцами край передника. — Тюрьмы я не боюсь. Еще не родился в нашем селе человек, который посмеет меня арестовать. Меня там каждая собака знает. Я сама была на войне. И опять готова отправиться. Пусть мне позволят нагрузить хлеб на телегу и отвезти его солдатам в окопы. Почему зерно отправляют в неметчину?..

— Эх, тетушка Милана, — прервал ее учитель. — Если б так обстояло дело. Тебя привлекают к ответу за бунт. И не перед селом ты в ответе, а перед законом.

— Закон! Разве ж законы народ придумывает? Их придумывают на нашу голову правители, а потом против народа поворачивают. Да что там говорить! — махнула она рукой.

Учитель глянул на ходики, которые тикали возле окна. Пора идти, ему еще надо проверить, где находится часть, в которую его призывают.

— В чем дело? — спросил учителя Бабукчиев, заметив его беспокойство.

— Мне пора в казарму.

— Успеется. Сначала поедим, а потом пойдешь. Милана здесь переночует. Завтра утром мой сын отведет ее к Габровскому. Он главный заводила вашей партии в Тырново… и вообще вожак всех тесняков в округе. Ученый, умный человек и адвокат хороший. Без адвоката Милана пропадет.

— А что будет с Герги? — вставила Милана, словно ее дело уже было решено.

Герги вернулся из армии, хромая на правую ногу, ему дали бессрочный отпуск. С утра до вечера у них в доме толпились солдатские жены и матери. У всех на устах был один вопрос: «Нашего видел? Жив ли, здоров ли, почему нету от него вестей?..» Герги служил в частях, которые первыми перешли границу. Участвовал во всех боях, пока их не бросили под Салоники, чтобы сдерживать там неприятельские армии и мешать их переброске на фронт против Германии и Австро-Венгрии, где в последнее время — за исключением итальянского фронта — немцы повсюду терпели поражение.

Рано утром Ради повел тетку Милану в контору Николы Габровского. Габровский разъяснил им, что даже если дело и будет заведено, следствие протянется очень долго, так как в таком случае пришлось бы привлечь к ответственности половину села, на что власти вряд ли пойдут в горячую пору жатвы. Однако если суд все же состоится, то обвиняемым могут дать от трех до пяти лет тюрьмы.

— Э, до тех пор еще сколько воды утечет, — беспечно махнула рукой Милана.

Ради отослал тетку Милану домой, а сам остался в конторе, чтобы рассказать Габровскому о своем аресте и исключении из гимназии. Михаил Пенков уведомил об этом партийный комитет, но Габровский хотел услышать подробности от самого Ради.

— Я думаю уехать в село с теткой Миланой, товарищ Габровский. Правда, отцу я еще об этом не говорил… Мое теперешнее положение, предстоящие экзамены… В общем я прошу возложить мои обязанности на другого…

— Мы обсуждали ваш вопрос с товарищем Денчевым и товарищем Пенковым. Словом, ваше предложение совпадает с нашим решением. К сожалению, мы не в состоянии помочь вам материально. Я думаю, что в селе вы сможете лучше подготовиться к экзаменам. Насколько мне известно, вы сильный ученик… Что касается педсовета, то он вынес решение о таком тяжком наказании по приказу свыше. Вам, наверное, и самому все понятно, не правда ли? И все же мы сделаем все, что в наших силах. Ваш классный наставник — мой товарищ…

— Классный наставник!.. — удивленно ахнул Ради, однако дальше расспрашивать не стал, дав Габровскому договорить.

— …События развиваются с неожиданной стремительностью, к несчастью, не в пользу Болгарии. Всем нам предстоят испытания. Нам нужно быть начеку повсюду: на фронте, в тылу, среди народа. В это бурное время вы будете полезны и в селе. Только не слишком увлекайтесь!.. Руководство молодежной группой возьмет на себя товарищ Пенков. Вы имеете что-нибудь против? Может, у вас есть другое предложение?

Ради отрицательно покачал головой: нет, у него не было другого предложения.

Габровский пожал ему руку и проводил до дверей.

Ради вышел от него окрыленный. По дороге домой он заглянул к сапожнику Милану.

Мамочкин, воодушевленный неудачным наступлением итальянцев под Изонцо и довольный сделкой, заключенной с управой на предмет доставки камня и песку, стоял в дверях крохотной мастерской Милана:

— Ну что, стучишь? Все стучишь, большевичек? — приговаривал он, крутя в руках толстую палку. — Подковываешь ослов?

Милан, поняв, куда гнет этот негодяй, не остался перед ним в долгу:

— Кто умеет подковать осла, подкует и жеребца! Ступай своей дорогой, а меня лучше не трогай!

— Подумаешь, какой важный!

— Важный или нет, не твое дело! Небось, не кровопийца, как некоторые, не сосу кровь батрацкую, а вот этими своими руками хлеб зарабатываю.

— Может, руки у тебя и золотые, зато голова дурью набита. Ты меня еще вспомнишь! — погрозил Мамочкин. — Еще поглядим, чья возьмет!

— Поглядим, поглядим, скоро поглядим, твою… — пустил ему вдогонку сапожник соленое словцо. — Мошенник! Из-за таких вот и страдает Болгария! — повернулся он к Ради, присевшему на низенький стул возле сапожного верстака.

— Бай Милан, я попрошу тебя тут одно письмецо передать.

Милан подождал, пока Ради дописал письмо, подал ему клей. Принимая письмо, глянул на адрес и широко улыбнулся:

— А, зазнобушке. В таком случае, сам его отнесу. Будь спокоен! Выше голову!

С Самоводского постоялого двора выехали рано. В телегу были запряжены вол учителя и Миланина корова. Дорога — узкая, пыльная — вилась мимо голых холмов по левую руку от Дервене, все время вдоль реки, в эту пору почти пересохшей от летнего зноя. Телега шла чуть ли не порожняком — спереди, на мешке сена, сидели Милана со стрекалом в руке и Ради, не сводивший взгляда с противоположного берега. Небо постепенно светлело. Воздух был чист и недвижим. Все предвещало жаркий день. Ради стянул с головы соломенную шляпу, приобретенную еще в Трявне, где они с бабушкой после землетрясения нашли пристанище. Он снова покидал родной город, гонимый на этот раз другим потрясением, отзвуки которого еще бушевали в его душе, — арестом, исключением из гимназии. Рядом с ним сидела, погруженная в свои мысли, тетка Милана в низко надвинутом на глаза платке. «От трех до пяти лет тюрьмы!» Ее худое продолговатое лицо осунулось, ввалившиеся щеки подрагивали при каждом толчке телеги.