Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Нельсон полагает, что именно из-за оскорблений, нанесенных нами местным богам, дожди в этом сезоне проливные. О, они льют такими потоками, что сам Ной пришел бы в ужас. Этот сезон дождей нарушил все правила. Он наступил так рано и продолжался так долго, что маниоковые грядки размыло, клубни сгнили, и ливни принесли какакака. Даже если все испражняются в правильном месте, есть же деревни выше нас по течению. Вдоль реки у каждой деревни — сосед, расположенный выше. И последний станет первым.

Теперь грозы прекратились. Похороны иссякают так же медленно, как высыхают лужи. Метусела сидит, жалкий, на своем авокадовом дереве, стреляя глазами туда-сюда, не готовый к новому сезону ошеломляющей свободы. «Бето нки тутуасала? — бормочет он голосом мамы Татабы. — Что мы делаем?» Это вопрос, который мог бы задать любой из нас. В воцарившемся странном молчании наша семья не знает, что ей делать.

Остальные выглядят обезумевшими и деловыми одновременно, как насекомые, вылетающие из укрытия после грозы. Женщины выколачивают сизалевые матрасы и заново засаживают поля, не переставая горевать об умерших детях. Анатоль обходит дома один за другим, выражая соболезнования родителям своих утраченных учеников. Я заметила, что он также готовит их к предстоящим выборам и независимости. Это будут «кухонные выборы»: поскольку никто не умеет читать, каждого кандидата станет символизировать какой-нибудь предмет. Претенденты благоразумно предпочли представиться с помощью подручных вещей — нож, бутылка, спички, котелок. Анатоль выставил перед школой глиняные сосуды, а рядом, соответственно, выложил нож, спички или бутылку. В день выборов каждый житель Киланги должен будет бросить свой камешек в один из сосудов. Женщины твердят мужьям: нож! Или: бутылка! Не забудь, что я тебе говорила! Мужчины, обладающие избирательным правом, кажутся наименее заинтересованными. Старики твердят: независимость — это для молодых, и, вероятно, они правы. Детям это вовсе по фигу, они тренируются бросать камешки в сосуды через двор. Каждый вечер Анатоль собирает и выбрасывает их. Вздыхает, глядя на камешки, упавшие на землю в виде новых созвездий, — воображаемые голоса детей. В конце дня выборов сыновья папы Нду ссыплют камешки в мешки, поместив в каждый соответствующий данному кандидату символ — нож, бутылку, спички, — и отвезут мешки на каноэ вверх по реке в Баннингвиль. В этот день камешки со всего Конго будут путешествовать по рекам. Словно земля сдвинется с места. Выдолбленное каноэ кажется слишком хрупким, чтобы переносить такую тяжесть.

Турлекса Неби, Ибен Аксельрут, тоже путешествует. Он времени зря не теряет. Каждый день совершает столько рейсов, сколько успевает, вверх вдоль реки Куилу, куда бы она там ни текла на юг. Катанга и Касаи, говорит его рация. Туда, где рудники. Здесь, в деревне, он останавливается раз в неделю ровно на столько, сколько нужно, чтобы заплатить женщинам за маниок и бананы такую ерунду, что они воют, как плакальщицы на похоронах, ему вслед, и улетает снова, увозя все, что может набить в свой мешок, — пока не поздно. У бельгийцев и американцев, управляющих каучуковыми плантациями и медными рудниками, мешки, полагаю, больше.

Врач-поэт нашей деревни — нганга Кувудунду. Папа называет его «крепким орешком», такой, мол, расколоть трудно. Нганга Кувудунду сочиняет поэмы только для нас. Как много зависит от косточек белого цыпленка в калебасе, оставленной в дождевой луже перед нашей дверью.

Я видела, как он ее там оставлял. Я как раз смотрела в окно, он обернулся и уставился мне в лицо. Я заметила в его глазах доброту и поверила, что он действительно хочет нас защитить от рассерженных богов и нашей собственной глупости, прогнав отсюда.

Бонго Банго Бинго. Такую историю про Конго рассказывают теперь в Америке: сказку о каннибалах. Слышала я подобные истории: тоскливый взгляд сверху на голодного; голодный взгляд сверху на умирающего с голода. Виноватый винит пострадавшего. Сомнительные праведники рассуждают о каннибалах, гнусных про́клятых грешниках. От этого все чувствуют себя лучше. Вот Хрущев танцует с туземцем — пожирателем людей — и учит его ненавидеть американцев и бельгийцев. Это должно быть правдой, иначе откуда бедным конголезцам узнать, за что им ненавидеть американцев и бельгийцев? В конце концов, у нас ведь белая кожа. Мы едим их еду в своем большом доме и бросаем им кости, которые падают в траву как попало, и по их расположению можно предсказать наше будущее. Зачем вообще конголезцам знать нашу судьбу? В конце концов, это мы предложили им скармливать своих детей крокодилам, чтобы они познали Царство Божие, его власть и славу.

Все американцы знают, как выглядит конголезец. Танцующие кости, обтянутые кожей, губы, вывернутые, как устричные раковины, — никчемный человек с бедренной костью в волосах.

Нганга Кувудунду, в белом, без кости в волосах, стоит на краю нашего двора. Одиннадцатипалый. Он снова и снова повторяет окончание своего имени — слово «дунду». Дунду — разновидность антилопы. Или это небольшое растение рода верониковых. Или холм. Или цена, которую надо заплатить. Много зависит от интонации. Одно из этих значений — то, что ждет нашу семью. Однако нашим баптистским ушам из Джорджии этого не уловить.

Рахиль

Папа улетел с Ибеном Аксельрутом в Стэнливиль, вероятно, для того же, для чего медведь переходит через гору. Единственное, что он смог увидеть, это другая сторона Конго. Второй причиной его путешествия были пилюли хинина, которые у нас должны были вот-вот закончиться, какая неприятность. У хинина отвратительный вкус. А вдруг из-за него возникнут проблемы с волосами? Я случайно узнала, что Руфь-Майя все это время их не глотала: однажды заметила, как она засовывает пилюлю глубоко за щеку, за последний зуб, чтобы ее не было видно, когда мама велит открыть широко рот и проверяет, проглотили ли мы лекарство. Потом Руфь-Майя выплевывает ее в ладошку и прилепляет к стене за своей койкой. Я-то глотаю. Не хватает мне еще вернуться домой с какой-нибудь мерзкой болезнью. Мои «сладкие шестнадцать» наступили, а меня ни разу по-настоящему не поцеловали, это плохо, но быть еще и Тифозной Мэри [49] Первый человек в США, признанный бессимптомным носителем брюшного тифа. За время ее работы поваром от нее заразились 47 человек, трое из заболевших умерли. — это уж слишком, прости, Господи!

Папа злится на Андердаунов. Обычно они каждый месяц присылают минимум того, что считают необходимым для нас (поверьте, совсем немного), но на сей раз прислали только письмо: «Готовьтесь к отъезду. Прилагаем особый план вашей эвакуации, назначенной на 28 июня. Мы покидаем Леопольдвиль на следующей неделе и устроили так, чтобы ваша семья летела вместе с нами до Бельгии».