Уилбур Смит - На краю света

Допев, Ханна взяла с подноса скальпель, прокалила его в пламени масляной лампы, затем сделала несколько неглубоких параллельных надрезов в полости глазницы. Процесс напомнил Таите действия штукатура, делающего насечки на стене, чтобы мокрая глина прилипала лучше. Из надрезов потекла кровь, но целительница пролила из флакона несколько капель какой-то жидкости, и кровотечение сразу остановилось. Выступившую кровь Гибба собрал тампоном.

– Этот бальзам не только останавливает кровотечение, но и служит клейкой средой для посева, – пояснила Ханна.

С тем же самым благоговением, какое прежде выказал Гибба, женщина сняла с гипсового горшочка крышку. Вытянув шею, чтобы лучше видеть, Таита разглядел, что в горшке хранится желеобразная желтоватая масса, причем ее было так мало, что она могла поместиться у него на ногте мизинца. Крошечной серебряной ложечкой Ханна зачерпнула ее и с предельной осторожностью поместила на надрезы, сделанные в глазнице Мерена.

– Мы готовы закрывать глаз, целитель Гибба, – вполголоса сказала она.

Гибба извлек расширитель, потом при помощи большого и указательного пальца сомкнул пациенту веки. Ханна взяла тонкую серебряную иглу с ниткой из овечьей кишки и ловкими движениями в три стежка сшила веки. Пока Гибба продолжал удерживать голову Мерена, женщина забинтовала ее тем сложным способом, который используют бальзамировщики в египетских погребальных храмах. Рот и ноздри Мерена остались открытыми. Потом она с видом облегчения снова уселась на корточки.

– Спасибо, целитель Гибба. Твоя помощь, как и всегда, оказалась бесценной.

– Это все? – осведомился Таита. – Операция окончена?

– Если не будет нагноения или каких-нибудь других осложнений, через двенадцать дней я сниму швы, – ответила Ханна. – До тех пор главная наша забота – оберегать глаз от света и вмешательства самого пациента. Ему за это время предстоит испытать немалые неудобства. Он будет ощущать жжение и зуд такой силы, что никакие успокоительные не заглушат их. Но если в бодрствующем состоянии Мерен сможет удерживать себя, то во сне непременно попытается почесать глаз. За ним день и ночь напролет будут наблюдать обученные сиделки, а руки ему придется связать. Его переведут в темную комнату без окон, чтобы свет не усиливал боль и не мешал посеву дать всходы. Это будет трудное время для твоего воспитанника, и ему понадобится твоя помощь, чтобы пережить этот период.

– Почему необходимо закрывать оба глаза, даже если один не поврежден?

– Стоит ему направить здоровый глаз на какой-нибудь предмет, новый сразу синхронно повернется туда же. А нам важно насколько возможно сохранять его в неподвижности.

Вопреки предостережениям Ханны, в первые дни после посева глаза Мерен почти не испытывал страданий. Самыми тяжкими из них стали вынужденная слепота и вытекающая из нее скука. Таита старался развлечь его, вспоминая пережитые за годы совместных странствий приключения, места, которые им довелось повидать, мужчин и женщин, коих они встречали. Друзья обсуждали пагубные последствия пересыхания Нила для их родной страны, тяготы, выпавшие на долю их народа, и меры, которые принимают Нефер-Сети и царица, чтобы преодолеть эти напасти. Они говорили про дом в Галлале и гадали, каким застанут его, вернувшись после своей нынешней одиссеи. Все это они давно обсудили вдоль и поперек, но, слыша голос Таиты, Мерен успокаивался.

На четвертый день пациент проснулся от резкой боли в глазнице. Приступы происходили в такт ударам сердца и обладали такой силой, что он каждый раз стонал и инстинктивно пытался зажать глаз обеими руками. Таита послал служителя за Ханной. Та немедленно пришла и размотала бинт.

– Нагноения нет, – сразу же определила она и заменила старый бинт свежим. – На такой результат мы и надеялись. Посев принялся и дает корни.

– Ты говоришь прямо как садовник, – сказал Таита.

– Так и есть – я садовник по части людей, – ответила целительница.

Следующие три дня Мерен провел без сна. Боль усиливалась, он стонал и метался на матрасе. Принимать пищу он не мог и за день выпивал только несколько чашек воды. Когда сон одолел-таки его, он уснул, улегшись навзничь, с руками, притянутыми к туловищу кожаными ремнями, и храпел, втягивая воздух ртом, выглядевшим как черная дыра среди бинтов. Проспал он всю ночь и следующий день.

А когда проснулся, ощутил зуд.

– Ощущение такое, будто у меня в глазнице жгучие муравьи копошатся, – сказал Мерен.

Он стонал и пытался тереться лицом о грубые каменные стены палаты. Служителю, исполнявшему роль сиделки, пришлось призвать на подмогу двух своих товарищей, потому как Мерен был очень сильным человеком. Однако недостаток пищи и сна сказался на его теле: ребра ясно обрисовывались на грудной клетке, живот ввалился так, что казался прилипшим к хребту.

За годы они с Таитой так сроднились, что Таита переносил его страдания вместе с ним. Единственным временем, когда маг покидал темную палату, были часы, когда Мерен проваливался в короткие и беспокойные промежутки сна. Тогда маг оставлял друга на попечение сиделки и бродил по ботаническим садам.

В этих садах Таита обретал некий особенный душевный покой, тянувший его туда снова и снова. Сады не имели правильной организации, даже напротив, представляли собой лабиринт улочек и тропок, некоторые из которых совсем заросли. За каждым поворотом таились новые чудесные виды и удовольствия. В теплом воздухе разливались, смешиваясь, пьянящие ароматы цветов. Территория, занятая садами, была такой огромной, что во время прогулок ему всего пару раз доводилось столкнуться с садовниками, ухаживающими за этим раем. При его появлении они исчезали, напоминая скорее призраков, чем живых существ. При каждом посещении сада маг открывал новые беседки и тенистые тропинки, которых не встречал прежде, но любая попытка найти их в следующий визит оканчивалась неудачей. Вместо них он находил какие-то иные, не менее прелестные и чарующие. Этот сад был полон восхитительных сюрпризов.

На десятый день после посева Мерену вроде бы стало лучше. Перебинтовав глаз, Ханна выразила удовлетворение состоянием больного.

– Как только боль совсем пройдет, я сниму швы с век, и мы посмотрим, каков прогресс.

Мерен мирно проспал следующую ночь и с аппетитом съел завтрак. Вернулось к нему и чувство юмора. Опустошенным и измотанным чувствовал себя скорее Таита, нежели пациент. Хотя глаза Мерена по-прежнему были закрыты, он чувствовал состояние Таиты, потребность мага отдохнуть и побыть в одиночестве. Таиту частенько удивляли вспышки тонкой интуиции в своем обычно грубоватом и немудреном спутнике. Вот и сейчас его тронуло, когда Мерен сказал: