Давид Мотадель - Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Немцы оказались перед дилеммой. Берлин признал государство усташей и его власть над мусульманскими территориями Боснии и Герцеговины. Ранее Гитлер ограничился отправкой в Загреб только дипломатических и военных представителей – Эдмунда Глейзе фон Хорстенау, австрийского нациста и опытного генерала, ставшего военным атташе, а также обергруппенфюрера СА Зигфрида Каше, назначенного послом. Последний не очень симпатизировал мусульманам и до самого конца поддерживал усташский режим. Хотя Каше верил в политическое значение ислама и неоднократно предупреждал о глобальных последствиях политики Германии в отношении мусульман Юго-Восточной Европы («реакции исламского мира», по его выражению), он прекрасно понимал, что его собственное политическое влияние как немецкого посла в Хорватии будет зависеть, прежде всего, от стабильности режима усташей [885].

Однако положение вещей менялось [886]. С осени 1942 года, когда ситуация в некоторых районах хорватского государства, особенно в Боснии и Герцеговине, начала выходить из-под контроля, немецкие войска все чаще появлялись на мусульманских территориях. Все районы войсковых операций были подчинены командованию вермахта, что заставило Павелича де факто отказаться от суверенитета над частью страны. В конце 1942 года Глейзе фон Хорстенау был вынужден разделить полномочия с генералом Рудольфом Лютерсом, который стал «командующим немецкими войсками в Хорватии». В начале 1943 года началось крупное наступление против повстанцев в центральной части Хорватии, Боснии и Герцеговине. Вскоре в регионе начали действовать и войска СС. В конце марта 1943 года Гиммлер отправил в Загреб бригаденфюрера Константина Каммерхофера, назначив его своим уполномоченным в Хорватии. Каммерхофер был невысокого мнения и об усташах, и о немецком посланнике Каше. Игнорируя все возражения, он немедленно передал часть северной Хорватии непосредственно под власть СС. Представители вермахта, понимая, что СС будут действовать эффективнее, чем слабеющие части усташей, согласились с этой инициативой. Каше все больше оттесняли и изолировали. К концу 1943 года влияние СС сделалось еще более значительным. С весны до осени 1944 года эсэсовцы фактически самостоятельно управляли мусульманскими территориями между Савой, Дриной, Спречой и Босной.

В отличие от министерства иностранных дел и немецкого посольства, авторитет усташей заботил СС гораздо меньше – в мусульманах же они видели полезных союзников. В своих отчетах и служебных записках военные постоянно упоминали о якобы прогерманских настроениях балканских мусульман и влиянии последних на «большой» мусульманский мир. Именно исламский универсализм, писал Лютерс весной 1943 года, вызывал ярость четников. «Наднациональное и религиозно обусловленное поведение особенно злит серба, обуреваемого национальной гордостью» [887]. Инструктируя немецких солдат, действующих в Боснии, их командир подчеркивал не только прогерманские чувства мусульман, но и то, что «950 тысяч мусульман» Боснии и Герцеговины «очень хорошо знают, что они представляют перед великим германским рейхом и странами Оси около полумиллиарда магометан мира [sic]» [888]. Поддержка мусульманского населения со стороны немцев, следовательно, будет оказывать пропагандистское воздействие на «иные магометанские [sic] страны». Подобные взгляды разделяли и сотрудники разведки СС, а также немецкие официальные лица на местах [889]. Исходя именно из этих соображений – из наличия прогерманских настроений среди балканских мусульман и значимости этой группы в «большом» исламском мире – вермахт и СС с 1943 года, умиротворяя регион, приступили к налаживанию сотрудничества с местными исламскими сообществами.

Вскоре после активизации немецких военных на Балканах вермахт и СС распространили ту же ориентированную на мусульман линию на регионы, оккупированные итальянцами. В начале 1943 года немецкие войска втянулись в боевые действия в Санджаке – мусульманском горном районе, лежащем между Черногорией и Сербией. Формально Санджак находился под властью итальянцев, которые, несмотря на эскалацию гражданской войны в бывшей Югославии, закрывали глаза на расправы четников с мусульманским населением. Немецкое армейское командование немедленно приказало солдатам считать союзниками только мусульман, одновременно поощряя их жесткое обращение с остальным населением [890]. Осенью 1943 года, когда Италия перешла на сторону союзников и вывела свои войска с Балкан, Санджак официально заняли немцы. Более того, мусульманская Албания и Косово, которые находились под итальянским владычеством с 1939 года, теперь также попали под контроль немцев, установивших там марионеточный режим [891]. В Эпире, на северо-западе Греции (эта территория граничила с Албанией и управлялась Италией) германские военные искали сотрудничества с албанским меньшинством (чамами): их мусульманское ополчение помогало немцам усмирять регион [892]. Действия немцев на этих территориях контролировал Герман Нойбахер, полномочный представитель Гитлера в Юго-Восточной Европе, отвечавший за Албанию, Черногорию, Сербию и Грецию и решительно поддерживавший союз с мусульманами на Балканах.

Как обычно, Гитлер полностью одобрил «заигрывание» немцев с мусульманами. Нойбахер, регулярно обсуждавший ситуацию в регионе с фюрером в его ставке, после войны вспоминал, что Гитлер твердо поддержал «позитивную мусульманскую политику» ( positive Muselmanenpolitik ), проводимую на местах [893]. По мнению Нойбахера, на взгляды Гитлера относительно мусульман на Балканах также повлияли соображения о панисламских последствиях немецкой политики. Обсуждая «политическое значение балканского ислама для Ближнего Востока», Нойбахер попытался объяснить Гитлеру эту связь максимально наглядно: «Когда вы избиваете мусульманина в Санджаке, возмущается каирский студент!». Этот аргумент нашел отклик у фюрера: по-видимому, он был настолько впечатлен фразой Нойбахера, что вскоре сам ее использовал. Спустя годы после войны Нойбахер снова высказал ту же позицию, утверждая, что за судьбой балканских мусульман внимательно следили правоверные по всему исламскому миру [894].

Действительно, при стратегическом картографировании региона религия выступала основным критерием обособления мусульманского населения [895]. Такой подход в значительной степени диктовался ситуацией на местах. На Балканах именно религия, а не этнос или язык, выступала основным маркером разграничения общин друг от друга. Между единоверцами, будь то католики, православные, иудеи или мусульмане, складывались наиболее прочные связи. Конечно, ни одно из местных религиозных сообществ не было однородным, а границы между ними зачастую оказывались проницаемыми, однако именно они формировали социальный и политический ландшафт во всем регионе. Даже в эпоху разрушающихся империй и укрепляющихся национальных государств большинство приверженцев ислама, как в городских центрах, так и в сельской местности, по-прежнему считали себя в первую очередь «мусульманами». Хотя некоторые из них принимали новую национальную идентичность (например, «хорватскую» или даже «сербскую»), а многие подчеркивали свою региональную («боснийскую» или «герцеговинскую») или городскую («сараевскую» или «загребскую») идентичность, верность религии оставалась решающей. Более того, религия имела политическое значение: религиозные лидеры и институты пользовались серьезным влиянием. В столкновениях Второй мировой войны политико-конфессиональные различия вышли на поверхность наиболее радикальным образом, а немцы с готовностью поощряли и использовали их в своих политических и военных целях.