Давид Мотадель - Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Ислам изображался как оплот против русского и советского господства. В Idel-Ural напечатали статью о прославленном исламском богослове Ризаитдине Фахретдинове, последнем независимом муфтии Уфы. Когда его привезли в Москву в 1931 году, он отказался подписать документ, подтверждающий, что мусульмане СССР живут в свободе. «Он ответил, что не может лгать исламскому народу»,– сообщала Idel-Ural, не исказив, кстати, фактов и восхваляя Фахретдинова как «хранителя исламской веры» [1368]. Лозунг «За религию, за ислам!» всегда сопровождал восстания на Кавказе,– провозглашалось на страницах Ghazavat в сентябре 1943 года [1369]. Вспоминая об антисоветских бунтах на Кавказе в 1930‐е годы, газета утверждала, что они были не чем иным, как «религиозной революцией против большевизма». Большевики пытались сломить любое религиозное сопротивление. Они стремились «отравить» молодежь коммунизмом, следуя своему лозунгу, согласно которому «религия есть опиум народа». Но, по словам газеты, им это не удалось: исламская молодежь сохранила свои убеждения и теперь готова сражаться вместе с немцами за «свободу родины и будущее нашей мусульманской религии» [1370].

Материалы о религиозном характере сопротивления также опирались на исторические нарративы исламского протеста в эпоху царизма. Пропагандистами выстраивалась историческая линия, в которой призыв к оружию со стороны немцев выглядел самоочевидным поступком, а война против Москвы казалась благочестивым делом. Под русским гнетом, писала в октябре 1943 года Idel-Ural , только ислам мог быть движущей силой сопротивления. Хорошо осознавая, что «мусульманская вера укрепляет духовную силу народа», царская империя не раз пыталась ослабить ислам [1371]. Газета вспоминала «русских миссионеров», «преследования исламских лидеров», «насильственное крещение татар и башкир» и «закрытие мечетей». Ко всем этим темам в прессе обращались многократно. «Русский империализм,– заявляла Idel-Ural ,– желал «убить нашу веру»: он уничтожал «мечети, которые строились столетиями», а русские церкви на исламской земле, наоборот, росли «как деревья в лесу» [1372]. Год спустя Azerbaijan и Ghazavat отметили 85-летнюю годовщину пленения имама Шамиля царскими войсками [1373]. «Сегодня добровольцы, вдохновляясь примером Шамиля, сражаются за свободу, которую больше не удастся уничтожить» [1374]. В следующем номере Ghazavat напечатала еще один материал о Шамиле, а также вспомнила о других исламских движениях в горах Северного Кавказа в конце XVIII века, направленных против царизма [1375]. В другом номере, в феврале 1944 года, газета провозгласила: «Сегодня мы слышим призыв к „газавату“. Газават – священная война, которая пока идет далеко от дома, но скоро развернется и в горах нашей родины» [1376].

По мере того как борьба за умы мусульман разгоралась, появлялось все больше статей, которые были направлены против сталинской кампании по мобилизации мусульман. Материалы о попытках Кремля использовать ислам обычно писались в насмешливом и злобном тоне, обнажая противоречия советской религиозной политики. «Теперь большевики намереваются обмануть религиозные чувства народа»,– гласил заголовок Idel-Ural в октябре 1943 года [1377]. «Тот самый большевизм, который громил религию 25 лет подряд, сегодня призывает людей к продолжению войны во имя религии»,– писала газета. От сообщений о том, что «еврей Губельман-Ярославский» теперь выступает за более либеральное отношение к религии, отмахивались как от «фарса»; при этом газета предупреждала читателей о «советском муфтии» Расулеве. «Советский Союз часто совершал подобные трюки, хотя никогда они не были столь лживыми»,– писала Idel-Ural , добавляя, что народ обязательно распознает это «надувательство». «Наши люди никогда не забудут беззаконие, которое большевики творили в отношении верующих». Месяц спустя газета опять развенчивала новую советскую политику в отношении ислама, видя в ней «ложь и мошенничество» [1378]. В начале 1944 года Idel-Ural осуждала ее как «новый сталинский обман» [1379]: «Верующие, которые до сих пор были против Сталина, теперь должны благодарить его за предоставленную свободу вероисповедания в мечетях». Газета четко давала понять, что «сталинские муллы» – «всего лишь орудие в руках Кремля», а вся эта кампания – «не более чем грандиозная афера». Аналогичным образом Ghazavat осудила «советское церковное жульничество» [1380]. Azerbaijan указывала на то же противоречие. «Четверть века Сталин мучил и преследовал мусульман, убивая их тысячами, но во время войны он внезапно открыл свое сердце для приверженцев ислама»,– глумился автор, напоминая новобранцам-мусульманам, что Сталин всегда придерживался марксистского взгляда, согласно которому «религия есть опиум народа» [1381]. Солдатам напомнили, что мечети закрывали и превращали в «гаражи, театры и клубы». Над советским муфтием Расулевым в газете надсмехались как над «агентом НКВД». «Этот красный муфтий теперь будет сидеть рядом со Сталиным, выступая с речами об освобождении мусульман. Но этим никого не обманешь, мы все в курсе». «Внезапно обнаружившаяся любовь к религии» со стороны Москвы – «коварный обман». Мусульмане никогда не станут приспешниками «агента Коминтерна, который любит называть себя „муфтием“». Несколько месяцев спустя газета издевалась над тем, что люди, которые, борясь с религией, неизменно пользовались в Советском Союзе уважением, теперь вдруг стали «муллами» [1382]. Еще одна статья в том же номере предупредила читателей: «болтовня» о том, что мусульмане в Советском Союзе теперь могут свободно посещать мечети,– «чистая ложь» [1383]. Летом 1943 года Ghazavat опубликовала статью под заголовком «Советы хотят создать Советскую Аравию» [1384]. Два номера спустя, в статье под названием «Сталин вспоминает Коран», разоблачали советскую пропаганду на Ближнем Востоке [1385]. Сталин тогда направил муфтия Расулева в Сирию, Палестину и Египет, поручив ему убедить мусульманское население в том, что «коммунизм вовсе не является несовместимым с Кораном». Azerbaijan также предупреждала правоверных о том, что «большевистские муфтии» сейчас пересекают границы и едут на Ближний Восток [1386]. Наконец, советскую кампанию по мобилизации ислама атаковали и по более широким основаниям, упирая на якобы непреодолимый идеологический конфликт между коммунизмом и исламом. В материале под заголовком «Коммунизм и ислам несовместимы» и Ghazavat , и Azerbaijan в начале 1944 года писали, что Москва и дальше будет придерживаться идеи о том, что религия есть опиум народа [1387]. Коммунизм, предостерегали газеты своих читателей, означает «гибель ислама». Два месяца спустя Ghazavat объясняла, что «коммунизм и ислам – вечные противоположности», и осуждала попытки Кремля «доказать», будто благочестивые мусульмане могут одновременно быть и верными коммунистами [1388].