Давид Мотадель - Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

Советский Союз был не единственной силой, которую изображали вечным врагом ислама. В начале 1944 года Ghazavat напечатала серию статей о столкновениях между англо-американскими войсками и местным мусульманским населением во французском Марокко. В феврале газета сообщила о беспорядках, в результате которых двадцать четыре мусульманина были убиты «сенегальскими неграми» из состава англо-американской армии [1389]. В последующие месяцы Ghazavat дала еще более яркую картину резни, которая произошла в мечети в Марокко – это происшествие описывалось как «кровавая баня, погубившая верующих».

Среди западных союзников Великобритания изображалась как особо рьяный угнетатель мусульман. Незадолго до начала хаджа в 1943 году Ghazavat затронула классическую тему антибританской исламской пропаганды, поставив материал под заголовком «Англичане запрещают паломничество в Мекку» [1390]. В следующем году в газете писали о недовольстве арабских новобранцев в британской армии, утверждая, что «мусульмане не хотят проливать кровь за Англию» [1391]. Кроме того, британцев обвиняли в разжигании религиозного конфликта в Индии. В конце 1944 года Свобода противопоставила Индийский легион вермахта, который объединил мусульман, сикхов и индусов, британской политике «разделяй и властвуй» [1392].

Наконец, газеты занимались активной антиеврейской пропагандой. В данном отношении своими злобными текстами выделялась Idel Ural . В серии статей «Евреи: злейшие враги мусульман» ненависть к евреям связывали с Кораном и жизнью пророка Мухаммада [1393]. На мусульманских территориях Советского Союза, сообщали читателям, большевики специально отдавали власть евреям, чтобы те могли угнетать мусульман. Образы евреев как врагов ислама часто сочетались с призывами к исламской солидарности с палестинцами и осуждением якобы имевшей место поддержки сионизма Великобританией и США. Летом 1943 года, например, Ghazavat сообщила об англо-американских планах по созданию еврейского государства на Ближнем Востоке [1394]. Месяц спустя в газете писали о столкновениях между мусульманами и евреями во время празднования Рамадана в 1943 году, сочетая антиеврейскую агитацию с исламской темой [1395]. О беспорядках в Палестине, якобы раздуваемых Лондоном и Вашингтоном, писали часто и с преувеличениями; их изображали важной составляющей глобального конфликта, в котором участвовал весь мусульманский мир.

Мысль о глобальной солидарности мусульман вообще повторялась многократно. Выступая от имени уммы , авторы газет регулярно информировали своих читателей о «большом» мусульманском мире. Вместо того чтобы сосредоточиться на местах, откуда были родом мусульманские солдаты рейха, газеты писали о мечети аль-Азхар в Каире или Ибн Сауде в Саудовской Аравии. Отстаивая панисламскую мобилизацию в поддержку Германии, тексты рассказывали об арабских подразделениях вермахта или мусульманских добровольцах с Балкан. Авторы представляли Германию защитником ислама не только на восточных территориях, но и в мусульманских деревнях на Балканах. Они нападали на советскую исламскую пропаганду на Ближнем Востоке, британскую конфессиональную политику в Индии, якобы введенный англичанами запрет на хадж, еврейскую миграцию в Палестину. В одной из статей Azerbaijan повествовала о том, как татарский легионер, прогуливаясь по улицам оккупированного Германией Парижа, наткнулся на Парижскую соборную мечеть, где его благодаря исламской солидарности и защите со стороны держав Оси тепло встретили находившиеся там мусульмане, «индийцы, персы и арабы» [1396]. Идея «мирового ислама» ( Weltislam ) вообще развивалась повсеместно. Солдаты принимают участие в борьбе, затрагивающей весь мусульманский мир – такую мысль внушала Azerbaijan . Кроме того, немецкая пропаганда использовала исторические нарративы и различные формы религиозной памяти (прежде всего, вспоминая о таких фигурах, как имам Шамиль).

Статьи были религиозными не только по содержанию, но и по стилю. Например, тексты, написанные военными имамами и другими религиозными деятелями, отличались характерной религиозной риторикой и изобиловали такими выражениями, как «во имя Аллаха», «священная война» и «Аллах с нами». Как и в случае с нацистской пропагандой на Ближнем Востоке, Балканах и восточных территориях, этот язык использовался не для проповеди религиозного конфликта в узком смысле (чтобы разжечь насилие между представителями разных религий), а для поощрения священной войны против секулярных идеологий и сил, подобных советскому коммунизму и британскому империализму. В целом влияние газетных публикаций не следует недооценивать. Ральф фон Хайгендорф, например, был убежден, что газета Ghazavat играла центральную роль в жизни его легионеров [1397].

С точки зрения немецких офицеров, использование ислама неизбежно должно было увенчаться успехом в поддержании дисциплины и укреплении боевого духа. Тем не менее их работа в частях сталкивалась с многочисленными препятствиями, прежде всего – с недостаточной восприимчивостью к религиозной политике и пропаганде, а также с общим дефицитом набожности. Кроме того, отдельным препятствием выступала сохранявшаяся в вермахте и СС религиозная и расовая дискриминация.

Что касается религиозности, то информация о благочестии мусульман была в целом довольно неоднозначной. Религиозная политика в воинских подразделениях реализовывалась на протяжении всей войны; это означает, что немцы отнюдь не считали ее бесполезным делом. Действительно, ряд армейских отчетов свидетельствует, что усилия Германии по использованию ислама давали определенную отдачу. Так, в докладе 1943 года, посвященном моральному духу в мусульманском батальоне, говорилось: «магометанская религия в сочетании с хорошим питанием выступает важной опорой» боевого духа и дисциплины [1398]. Новобранец с Кавказа, 42-летний Иса Мусаев, рассказывал допрашивавшим его немцам не только о том, что большевизм создал изощренную систему репрессий и экономической эксплуатации, но и жаловался на то, что «мечети ограбили и используют как склады, конюшни и гаражи» [1399]. О том, что такие слова были не просто пустой риторикой, призванной потакать ожиданиям немцев, свидетельствуют и письма полевой почты, посылаемые добровольцами-мусульманами домой.

Так, послания, написанные крымскими татарами после их привлечения 11‐й армией, обнаруживают поразительную остроту религиозных чувств [1400]. Вернер Отто фон Хентиг, отслеживавший солдатскую корреспонденцию весной 1942 года, подчеркивал, что в ней, наряду с «глубокой признательностью» мусульман и их «готовностью сражаться и трудиться», раскрывается также «крепко укоренившаяся религиозность» [1401]. «Аллах и Адольф-эфенди были в письмах нераздельными понятиями»,– сообщал фон Хентиг [1402]. Например, солдат Маджид Хабилов писал своей семье: «Слава Аллаху и Адольфу-эфенди! Мы в порядке! Если Аллах защитит нас, мы выдержим не один год, а десять лет войны». Его товарищ Ибрагим Саид желал, чтобы «Аллах и Адольф-эфенди дали силу немецкой армии, позволяющую ей победить». Читая письма, фон Хентиг также отметил, что многие мусульманские военнослужащие упоминали о своих молитвах за Гитлера [1403]. «День и ночь мы молимся Аллаху о здоровье Адольфа-эфенди»,– сообщал один солдат. Другой рассказывал родным об участии в коллективной молитве в мечети вместе с 120-ю боевыми товарищами, с радостью добавляя: «С этого момента мы можем вместе ходить в мечеть каждую пятницу». «По пятницам,– писал новобранец Васим Куртамелов,– мы идем в мечеть, чтобы сотворить молитву». При этом он пояснял: «Я сражаюсь за освобождение татар и исламской религии от большевистского ига». Глубокая и религиозно мотивированная ненависть к Москве раскрывается во многих письмах. «20 лет мы были узниками безбожных Советов, голодали и работали день и ночь,– заявлял новобранец Мамбет Алиев.– Но в скором времени Аллах Всемогущий даст нам силу уничтожить нечестивого врага». Другой доброволец высказывался более жестко: «Слава Аллаху, мы скоро освободимся от преступных большевиков, мы будем гнать их из нашей страны, как паршивых псов». Солдат-мусульманин Ибрагим Бакиров уверял друга, который также сражался в немецком подразделении: «Аллах защитит нас и отважных немецких солдат, чтобы мы истребили неверных раз и навсегда». В свою очередь, их товарищ Рустам Асанов объяснял отцу: «Я ушел, чтобы присоединиться к недругам безбожников и бороться до их полного уничтожения. Да поможет нам Аллах истребить их! Мы покажем этим безбожным коммунистам, что Бог есть». Неминуемость скорой смерти чувствуется в строках почти всех писем. Рассуждая о перспективах мученичества, доброволец Башид Челдов писал другу: «Если я погибну, то погибну за Мухаммада». Некоторые из писем, просмотренных немцами, обнаруживают беспокойство и недовольство, особенно в отношении плохого снабжения продовольствием и партизанских атак возмездия на мусульманские деревни. «Свобода народа означает смерть для нас, теперь наша удача немногого стоит»,– писал один из солдат. Впрочем, большинство писем демонстрирует большие надежды, которые крымскотатарские новобранцы испытывали летом 1942 года. Точно так же и письма, полученные солдатами от друзей и близких, были в основном оптимистичными. Женщина-мусульманка из татарской деревни писала на фронт, что жизнь под властью Германии стала лучше. «Пусть Аллах даст вам и немецкой армии, вместе с фюрером Адольфом Гитлером, здоровье и успех»,– желала она. «Мечеть снова открыли, и все идут на молитву»,– писал Маджид Абламит, подтверждая отрадные, по его мнению, перемены в мусульманских деревнях и кварталах Крыма.