Давид Мотадель - Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)

В ПОСЛЕДНИЕ месяцы войны, уже находясь в берлинском бункере, Гитлер сетовал на то, что усилия Третьего рейха по мобилизации мусульманского мира оказались недостаточно энергичными [1458]. «Весь ислам трепетал от известий о наших победах», а мусульмане были «готовы поднять восстание»,– говорил он Борману [1459]. «Мы должны были сделать всё, чтобы помочь им, укрепить их доблесть, и это было бы и нашим долгом, и нашей выгодой!». Однако Германия слишком долго уважала итальянские интересы в мусульманском мире, что, по словам Гитлера, мешало «блистательной политике в отношении ислама». Между тем «итальянцев в этих регионах ненавидят куда больше, чем французов и англичан». Немецко-итальянский союз «был неприятен для наших исламских друзей, которые неизбежно начали видеть в нас сообщников своих угнетателей, вольных или невольных»,– сокрушался фюрер. Отказавшись от обязательств перед Италией, Германия могла бы освободить мусульман Северной Африки от власти режима Виши и итальянцев, что впоследствии получило бы сильный отклик в мусульманских землях, подчиненных британцам. С североафриканских земель дух освобождения перекинулся бы и на остальные территории мусульманского мира. «Такая политика вызвала бы общеисламское воодушевление. Ведь это типично для мусульманского мира, от Атлантики до Тихого океана: то, что затрагивает одного мусульманина, к счастью или к несчастью, затрагивает всех» [1460]. В последние недели нацистского режима в бункере часто рассуждали о немецко-мусульманском альянсе [1461]. А немногим ранее, размышляя о своем видении европейского «нового порядка», Гитлер утверждал, что его «Новая Европа» проводила бы «смелую политику дружбы с исламом» [1462]. С его точки зрения, исламская политика немцев была недостаточно решительной.

На страницах этой книги впервые подробно рассматриваются вопросы взаимодействия Германии с исламом во время Второй мировой войны. Из предпринятого мной исследования видно, что усилия рейха по использованию ислама в своей военной стратегии были необычайно масштабными и повлияли на политику в Сараево, Нальчике, Симферополе, Тунисе и даже провинциальной Швабии. Превращая ислам в инструмент собственной политики и пропаганды, немецкие функционеры пытались придать легитимность и авторитет войне, умиротворить тыловые районы, поднять мусульман на борьбу на стороне Третьего рейха, а также разжечь недовольство и спровоцировать религиозное насилие в тылу врага.

Превращение ислама в политический инструмент проводилось немцами с поразительной последовательностью – даже если рассматривать его в трансрегиональном разрезе. Несмотря на хаос военного времени и постоянную межведомственную конкуренцию, в годы войны немецкие функционеры – от карьерного дипломата старой выучки из министерства иностранных дел или интеллектуала-бюрократа из Восточного министерства до идеолога-технократа из Главного управления СС – опирались на одни и те же представления об исламе и его роли. В целом мусульман рассматривали не как источник угроз или как врагов, но как сильных союзников. Имея дело с мусульманами на фронтах войны, немецкие официальные лица указывали на политическое значение ислама. Идея исламского единства ( Weltislam или Weltmuselmanentum ) была вездесущей.

Причины, стоящие за усилиями Германии по выстраиванию союза с мусульманским миром, были обусловлены ходом войны, которая в 1941–1942 годах затронула мусульманские территории и переориентировала политику рейха на краткосрочное планирование и мобилизацию всех доступных ресурсов. Ислам в этом контексте рассматривался как политическая сила, которую можно применить против стран антигитлеровской коалиции. Идеологические соображения играли лишь второстепенную роль. Хотя некоторые нацистские идеологи, функционеры и даже представители нацистской элиты идеологически позитивно оценивали ислам, именно ситуация на фронтах обусловила «запуск» германской кампании по мобилизации мусульман.

В целом эта кампания потерпела неудачу. В Северной Африке и на Ближнем Востоке реакция на нее оказалась неоднозначной. В таких областях, как Балканы или оккупированные восточные территории, где мусульмане зачастую жили в жутких условиях, заигрывания немцев с исламом поначалу вселяли определенные надежды. В итоге многие тысячи мусульман из этих районов вступили в немецкую армию. Религиозная политика и пропаганда, безусловно, работали в нужном направлении. Тем не менее остается открытым вопрос о том, можно ли считать политику и пропаганду основными стимулами, побуждавшими мусульман к сотрудничеству с рейхом. Во многих случаях сильнее оказывалась другая мотивация. В конечном счете немецкая пропаганда не смогла разжечь серьезные восстания за линией фронта. Политика Германии в мусульманском мире была менее успешной, чем надеялись функционеры в Берлине. Она стартовала слишком поздно, и слишком часто сталкивалась с жестокими реалиями войны. Но важнее всего то, что она была основана на слишком многочисленных ложных представлениях относительно мусульман и ислама.

Главным препятствием, мешавшим Германии применить ислам в ее политике относительно мусульман, будь то под властью рейха, в тылу врага или в немецких военных частях, стала нехватка искренности. Было слишком очевидно, что немцы хотят использовать мусульман в своих интересах, ради нужд войны, а не ради подлинно религиозных целей. Берлин пытался решить эту проблему, привлекая посредников-мусульман, среди которых числились многочисленные имамы, служившие в немецких частях, а также крупные религиозные деятели – такие как Амин аль-Хусейни, Якуб Шинкевич и Мухамед Панджа. Надежные коллаборационисты-мусульмане должны были подкреплять директивы и пропаганду режима своим религиозным авторитетом, одновременно символизируя отеческую заботу Германии об исламе. Добиваясь более эффективного управления и укрепления дисциплины среди мусульман в своих воинских частях, а также в населенных мусульманами оккупированных пограничных районах Советского Союза, власти рейха выстраивали исламские иерархии. Улемы использовались ими и на других территориях. Тем не менее, несмотря на усилия посредников, заявлениям немцев о том, что они защищают правоверных, недоставало убедительности; практические – военные – мотивы нелегко было скрыть. Другая проблема заключалась в том, что исламский мир никогда не представлял собой единого целого. Воспринимая мусульман как нерасчлененную массу, которой можно манипулировать при наличии верного подхода, немецкие официальные лица недооценивали религиозную, этническую, языковую, социальную и политическую сложность и неоднородность мусульманского мира. Проще говоря, они переоценили значение панисламского единства. В исламе не было иерархических, «церковных» структур, которые могли бы централизованно выступать от лица верующих. Кроме того, был еще и вопрос о религиозности. Немцы, обращаясь к исламу, исходили из того, что мусульмане больше прислушаются к призыву на вооруженную борьбу, если тот получит религиозное обоснование. Конечно, хотя верность мусульман своей вере и имела пределы, ее нельзя недооценивать. На Балканах, на оккупированных восточных территориях, в Северной Африке, на Ближнем Востоке и за их пределами религия играла важную роль в жизни людей. За конфликтами на Балканах часто стояла религия. Сопротивление Москве тоже нередко носило религиозный характер. Начиная с XIX века в Северной Африке и на Ближнем Востоке громко заявили о себе панисламизм и исламский антиимпериализм, которые пережили новый подъем после Первой мировой войны. Но, с другой стороны, необходимо задаться вопросом: не оказались ли другие формы лояльности сильнее чисто религиозных обязательств? Ведь племенные, этнические и национальные связи также имели немалое значение. В конце концов, все мусульманские народы от Северной Африки до Средней Азии разделяли сильные национальные чаяния, которые Берлин был не способен признать. Наконец, заигрывая с мусульманами и исламом, Германия столкнулась с соперничеством со стороны стран антигитлеровской коалиции, также занимавшихся этим делом. Лондон и даже Москва могли опираться на проверенную временем верность своих мусульманских подданных. В конце концов, сотни тысяч мусульман сражались в рядах Красной армии, британских войск и «Сражающейся Франции».