Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

— Чем вы объясните, товарищ Калнинш, ваше несогласие с решением губкома? — спросил Сталин и внимательно посмотрел на заявителя.

— Это не мошно обясньять, — пристукнул товарищ Калнинш огромным кулаком по инкрустированной крышке стола, и стол с резными гнутыми ножками времен, может быть, Екатерины Великой, издал жалобный хруст. — Это есть происфол секретар губком на мой честный имья. Я есть фыходьить ис батрак, я имьеть понятий крестьянски шизнь. Руски крестьян есть ленифый тупость, он не хотеть поньимать слофа партия болшефик, слофа тофарыш Ленин. Я гофорьить ему: надо дафать хлеб кушать рабочи и Красны армий, голодающи Пофолшья, он посылать менья едрьена мать. Это не есть коммунизм, не есть порьядок партия болшефик, нофы польитьик не есть прафильны польитьик. Я так гофорить на губком, они не хотеть поньимать мои слофа.

— Хорошо, товарищ Калнинш, — прервал его Сталин. — Я думаю, товарищи, здесь все ясно. Какие будут предложения по дальнейшему использованию товарища Калнинша в социалистическом строительстве?

Сталин посмотрел вдоль стола, заметил, как дернулся с места на дальнем конце молодой еврей, спросил:

— У вас есть предложение, товарищ Чистов?

— Да, товахьищ Сталин. Поскольку товахьищ Калнинш хьяботал в тхойке, напхьявить его в хьяспохьяжение товахьища Дзейхжиньського.

— Есть другие предложения? Нет? — Сталин повернулся к Калниншу. — У вас есть возражение против такой постановки вопроса?

— Не-ет, я не имьеть фосрашений, — кивнул тяжелой головой латыш. — Тофарыш Дзершински имьеть добры поньятий на мой имья.

— Подождите в коридоре, товарищ Калнинш. Через пять минут вам вручат постановление Оргбюро.

Латыш поднялся и вышел, осторожно прикрыв за собой тяжелую резную дверь.

— Следующий вопрос, — монотонно заговорил Молотов, когда за латышом закрылась дверь, — это вопрос о кандидатуре чрезвычайного комиссара по сбору продовольственных излишков в пользу голодающих Поволжья в Смоленской, Псковской и Новгородской губерниях. Наркомпрод рекомендует товарища Рафаильского Соломона Абрамыча, который хорошо показал себя в этой роли в Западной Сибири. Сейчас товарищ Рафаильский на пути из Сибири в Москву. Если мы утвердим эту кандидатуру, Наркомпрод даст ему телефонограмму, и он сразу же отправится в интересующие нас губернии.

— Ну, товарища Рафаильского мы все знаем, — произнес Сталин. — Это энергичный и преданный революции и партии товарищ. Он имеет положительный опыт работы по крестьянскому вопросу. Я думаю, что возражений не будет. — И с этими словами посмотрел вдоль стола.

— Нет, товахьищ Сталин, возхажений не будет, — тут же откликнулся неугомонный Чистов.

— Ну, раз товарищ Чистов говорит нет, значит так тому и быть, — усмехнулся в усы Сталин.

Молотов пошелестел бумагами, повернулся к Сталину.

— Тут вот нам рекомендуют утвердить одного товарища на пост начальника управления распределения Наркомпрода.

— Кто рекомендует? Какого товарища? — спросил Сталин. — Они что — сами не могут решить этот вопрос?

— Рекомендует товарищ Рыков, член коллегии Наркомпрода, заместитель товарища Каменева. А рекомендуют они… рекомендуют… — зашуршал бумагами Молотов, — рекомендуют товарища Вышинского… Кстати, представитель Наркомпрода, товарищ Халатов, тоже член коллегии, ждет в приемной… Что касается насчет того, что именно к нам, так должность очень ответственная, требует рассмотрения на Цэка.

— Хорошо, пусть заходит.

Все тот же Чистов с готовностью кинулся к двери, позвал:

— Товахьищ Халатов, уже заходьте!

В зал заседаний стремительно вошел молодой человек лет двадцати пяти, черноволос, черноглаз, с тонкими чертами лица, унаследованного от русской матери и турка отца.

— Здравствуйте, товарищи! — произнес он громко, даже, пожалуй, слишком громко, и улыбнулся радостной улыбкой.

Сталин, откинувшись на спинку стула, с любопытством разглядывал молодого человека. И, едва тот положил перед ним бумагу, с отпечатанном на ней текстом, с фиолетовой печатью Наркомпрода, спросил:

— Скажи, молодой человек, Баграт Халатов — не твой отец?

— Мой, товарищ Сталин.

— А Вышинский — это не тот Вышинский, который в шестом году сидел в Баиловской крепости?

— Тот самый, товарищ Сталин.

— И что, он по-прежнему ходит в меньшевиках?

— Нет, товарищ Сталин: с двадцатого года товарищ Вышинский ходит в большевиках, — с лучезарной улыбкой ответил Халатов. И добавил: — Товарищ Вышинский показал себя в качестве юриста и практического руководителя знающим, умным и решительным работником в области распределения продовольствия и других материальных благ. Товарищ Каменев считает, что кандидатура товарища Вышинского на эту должность наиболее предпочтительна. Товарищ Рыков и я солидарны с этим мнением товарища Каменева.

— Что ж, это очень хорошо, что вы солидарны с товарищем Каменевым. Что от нас требуется, товарищ Халатов?

— Вынести это вопрос на ближайшее заседание Цэка. Должность, которую мы предложили товарищу Вышинскому, очень ответственна и распространяется не только на Москву, но и на всю территорию Рэсэфэсээр.

— Как, товарищи, поддержим ходатайство Наркомпрода? — спросил Сталин, пробегая глазами бумагу.

— Кто за, прошу голосовать, — тут же подключился Молотов и, обежав глазами правую и левую стороны длинного стола, утвердил, кивнув головой: — Принято единогласно.

Затем рассматривали вопросы о работе парторганизаций по проведению в жизнь новой экономической политики; о направлении на учебу в Коммунистическую академию партийных активистов с мест; о дополнительных пайках беременным женам ответственных партийных и советских работников; об утверждении решений губкомов об исключении из партии некоторых руководящих работников, замеченных в злоупотреблении своим служебным положением.

Несколько затянулось обсуждение вопроса об оскорблении товарища Шустермана товарищем Никоновым путем употребления по отношению к товарищу Шустерману со стороны товарища Никонова слова «жид». Товарищ Никонов, рабочий-партиец с пятого года, в свое оправдание ссылался на то, что раньше они, рабочие, да и все другие русские, даже слыхом не слыхивали о том, что жидов называют еще и евреями, что такого слова нет даже в Библии, что слово «жид» не является оскорблением, как не является оскорблением слово «немец» по отношению к германцам, а в Польше так и до сих пор используют слово «жид», и даже выходят газеты и журналы с употреблением этого слова; что, наконец, вот так вот сразу к этому новому слову не привыкнешь, когда с детства употребляешь другое и со всех сторон только и слышишь, что жид да жид. Однако товарищ Шустерман настаивал на том, что товарищ Никонов вложил в слово «жид» именно оскорбительный для товарища Шустермана смысл, и даже тогда, когда он был предупрежден об ответственности за оскорбление в соответствии с принятым сразу же после революции законом, продолжал употреблять это слово, показывая всем свое гнилое антисемитское нутро.