Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

— Сумеешь! — проворчал Каменев. — Я тебя знаю. Собственно говоря, ничего по существу не меняется. Ты по-прежнему возглавляешь Оргбюро и Секретариат, но при этом твой авторитет возрастает многократно.

— А может быть, кого-нибудь другого? — Сталин покосился на Зиновьева, догадываясь, что инициатива исходит от него. Предложил: — Рыкова, например. Или того же Бухарина…

— Да ты что, Коба! — воскликнул Зиновьев. — Бухарина? Не смеши! Писать статейки, выступать на митингах — это Коля Балаболкин может. А чтобы ежедневно и еженощно, кропотливо, вникая во все мелочи — этого и я не сумею, хотя руку тоже набил на всяких заседаниях и совещаниях. Что касается Рыкова, так это типичнейший представитель русских комобывателей и комнационалистов. Завтра же обрастет русскими обломовыми и заговорит любое живое дело. Как говорится, избави бог! Нет, Коба, кроме тебя некому. Мы уж с Каменевым перебрали всех — никого! Соглашайся. А я тебе обещаю, что при случае подкину эту идейку Владимиру Ильичу. Уверен, что он встретит ее с одобрением: ему экзерсисы Троцкого тоже вот где сидят — уж я-то знаю. — И Зиновьев провел ладонью у себя под подбородком.

— Я подумаю, — устало произнес Сталин и прикрыл глаза: он и сам хорошо знал, что думает по тому или иному вопросу Ленин. — До съезда еще есть время, — продолжил он. — К тому же мне кажется: этот вопрос надо выносить не на съезд, а на заседание Цэка, избранный этим съездом: меньше шуму, больше толку.

— Вот видишь! — хохотнул Зиновьев. — Мы бы с Каменевым до этого не додумались. Чтобы додуматься до этого, нужны мозги, имеющие определенную направленность. Как раз такие, как у тебя, Коба. Но думать долго нет времени. Ты это учти. Вопрос надо проработать с некоторыми товарищами, которые пройдут в Цэка однозначно. Надо заручиться поддержкой Владимира Ильича… Будем надеяться, что он к съезду встанет на ноги. И вообще, экспромтом такие вопросы не решаются. Сам знаешь, чем это может кончиться.

Сталин молча кивнул головой. Произнес:

— Завтра я скажу вам о своем решении.

— Вот и прекрасно, — бодро воскликнул Зиновьев и поднялся. — Пора и честь знать, как говорят русские. Засиделись мы у тебя. Но я уверен, что мы придем к согласию. — И он покровительственно похлопал Сталина по плечу, как всегда не заметив, как вспыхнули желтые глаза Сталина и померкли, приглушенные опустившимися веками.

Не снимая руки с плеча Сталина, Зиновьев продолжал говорить, широко улыбаясь и поглядывая на медлительного Каменева:

— Нам нужно держаться вместе. Это тем более важно, что у нас не только единые интересы, но и… как бы это сказать? — наши личные интересы нигде не пересекались и, надеюсь, не пересекутся.

— У революционера нет личных интересов, — тихо обронил Сталин.

— Полностью с тобой согласен! — подхватил Зиновьев и продолжил менторским тоном: — Но мы живые люди и ничто человеческое нам не чуждо. Сегодня нет личных интересов кроме революции, завтра они могут появиться. Истинный революционер не должен витать в облаках. Он обязан смотреть вперед и уметь предвидеть возможные варианты развития событий. А мы с вами истинные революционеры — и это доказала история.

Сталин проводил соратников до порога, пожал им руки — энергичную у Зиновьева, вялую у Каменева. Закрыл за ними дверь, вернулся к столу.

Надежда Сергеевна убирала посуду. С тревогой поглядывала на мужа.

— Как сын? — спросил Сталин, не глядя на жену.

— Температурит. Тридцать восемь и две. Был Фрайерман, сказал, что кризис миновал, теперь пойдет на поправку. Я так извелась за последние дни, — осторожно пожаловалась она. — Я бы не перенесла, если бы умер наш Василек.

— Надо второго ребенка, — обронил Сталин и уселся за стол. — Один ребенок — это не семья.

— Сейчас такое время, Иосиф…

— Все времена такие. Лично для нас с тобой они лучше не станут. Надеюсь, и хуже тоже. Что касается врачей… Нашим врачам Ленин не слишком-то доверяет. Особенно членам партии: они давно потеряли квалификацию. Есть верные народные средства лечения простуды. Надо растереть ребенка водкой, чай с малиной и медом — и все пройдет.

— Хорошо бы, — вздохнула Надежда Сергеевна и, видя, что ее Иосиф мыслями где-то далеко от нее, тихо покинула комнату.

— Значит, Троцкого по боку, — думал Сталин, медленно вращая на столе трубку и глядя в темный угол комнаты невидящими глазами. — Ну что ж, по боку так по боку. А что дальше? Дальше на первые роли выходит Зиновьев. А кто такой Зиновьев? Во-первых, патологический трус. Во-вторых, краснобай, прожектер и лишь едва-едва марксист и революционер. В-третьих, Зиновьев и Каменев в семнадцатом выступили против социалистического переворота, пошли даже на предательство, и нет уверенности, что сделали они это случайно, без каких-то далеко идущих планов или без влияния извне. В-четвертых, Зиновьев — жид, который превратит всю власть во власть жидов, как он это сделал в Питере, и вызовет тем самым если не новую революцию, то взрыв антижидовских настроений. А эти настроения уже и сейчас достигли такой черты, дальше которой позволить им подниматься весьма опасно. Даже на уровне секретарей губкомов заметны эти настроения. Особенно после того, как в ВКП(б) была влита еврейская компартия. Деятельные жиды стали отовсюду, где только можно, вытеснять русских. Особенно много их устремилось в ВЧК. Даже Дзержинский — и тот вынужден с этим мириться. Только сами жиды ничего не замечают. Или пренебрегают всеобщим недовольством, не видя в этом опасности… хотя бы для самих себя. Не говоря о советской власти. Они забыли, что еще совсем недавно казачество и крестьянство выступали под лозунгом: «За советы, но без комиссаров и жидов!»

Сталин перестал вращать трубку, выбил ее в пепельницу, набил табаком, закурил, но делал это механически, не прерывая своих рассуждений:

«Наконец, последнее: наступит момент, когда Зиновьеву-Каменеву станет мешать товарищ Сталин в роли генерального или какого-то еще секретаря Цэка. И что они сделают с товарищем Сталиным? Отправят туда, где раки зимуют. Отсюда вывод: помочь Зиновьеву-Каменеву свергнуть Троцкого, а затем понемногу оттеснить обоих на задний план. В этом случае может пригодиться Бухарин. Следовательно, надо понемногу втягивать его в этот заговор. Два на два — это уже кое-что. Есть еще Калинин, Рыков, которые вряд ли пойдут за Зиновьевым… А там посмотрим».

А Зиновьев с Каменевым, покинув квартиру Сталина, сидели в это время в квартире Каменева, вольготно развалившись в глубоких креслах, потягивали «шустовский» коньяк из пузатых бокалов, курили «асмоловские» папиросы, сохранившиеся в кремлевских кладовых, и перебрасывались ленивыми фразами.