Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953

В это время за углом зазвучали торопливые шаги…

Кто-то спешил скорее достигнуть угла улицы, на которую свернул Ермилов. Для чего? Наверняка для того, чтобы увидеть, куда пошел Ермилов. Грабитель? Очень может быть: грабежи одиноких прохожих — не редкость даже днем. Но что-то подсказывало Ермилову, что не ради его поношенной куртки и стоптанных яловых сапог вышел человек под дождь на темную улицу. Не связаны ли эти торопливые шаги с разговором в кабинете зампредгубчека? Может, он, Ермилов, так наследил с этим Ведуновским, что руководство решило пожертвовать им самим?

И потом: в разговоре о прошлом почему-то всплыло имя лишь одного Орлова, оно как бы присутствовало с самого начала, еще не названное, и Лайцен явно специально выпытывал все, что с Орловым-Смушкевичем когда-то было связано. Зачем? Есть ли какая-то связь между Лайценым и Орловым?

Наконец, кому не известно, что в верхних эшелонах власти нет единства, существуют группы и фракции, — они, впрочем, существовали всегда, — которые имеют разные точки зрения на текущие события и на пути дальнейших революционных преобразований в России, или, говоря точнее, имеют свои виды на власть. Эти группы и фракции ревниво следят друг за другом и стараются использовать в своих интересах каждый промах, каждую неудачу соперников.

А тут этот НЭП, из-за него все так неустойчиво, так шатко. Ермилов и сам к НЭПу относится с подозрением и уж во всяком случае — без симпатий, хотя и понимает его значение для разоренной страны, как понимает значение церкви и религии в целом на определенном этапе человеческого развития.

Между тем враги большевизма при всяком удобном случае стараются бросить тень на партию и ее вождей, у них для этого множество возможностей, тьма добровольных помощников, и партии приходится с помощью ВЧК отбиваться направо и налево, иногда, быть может, спешить, но кто знает, к чему может привести излишняя щепетильность и нерешительность?

Однако… Однако, все это здорово, когда не касается тебя самого. Сам-то Ермилов твердо знает, что ошибки не было, и партии не будет пользы от его смерти. Даже как раз наоборот: многие из его коллег поймут, что и с ними могут поступить точно так же, и тогда трудно предвидеть, чем это обернется…

Улица — вернее, та ее часть, которая доступна взору Ермилова, — все еще пустынна, окна низких мещанских домов наглухо закрыты ставнями, и разве что где-то тускло засветится щель да поспешно откроется и закроется за кем-то дверь, кто на минутку выскочил во двор. На такой улице прихлопнуть человека — пара пустяков, и свидетелей потом не сыщешь днем с огнем.

Но кто-то оборвал свои шаги на углу, кто-то стоит и ждет… Чего ждет? Кто этот человек?

Ермилов повернул кожаную фуражку козырьком назад и осторожно выглянул из своего укрытия: человек стоял на углу, вглядывался в темноту узкой улицы и прислушивался. Он тоже был одет в кожаную куртку и кожаную же фуражку, которые слегка лоснились в кромешной, казалось бы, темноте. Такие куртки и фуражки носили большинство сотрудников губчека, но само по себе это еще ничего не значило, а силуэт человека в темноте был расплывчат, и Ермилов не мог сказать, кто это такой.

Если этого человека послали убить Ермилова, то он явно свалял дурака: ему бы бежать по параллельной улице и встретить Ермилова где-то посредине — там, где старый купеческий амбар. Лучшего места для такой акции трудно придумать. Правда, задание этому человеку могли дать с опозданием, как это у нас часто случается, и у него не было времени и выбора, как не было времени и выбора у самого Ермилова по отношению к Ведуновскому.

Однако, судя по тому, как этот человек ведет себя, он не новичок, и сейчас ему приходится принимать трудное решение: идти дальше по этой же улице, на которой не слышно шагов преследуемого, или изменить маршрут.

Ермилов выбрал бы второй вариант.

Наконец, если этот человек из Чека, то он знает, где квартирует Ермилов, а это в самом конце улочки, и спешить ему теперь совершенно ни к чему. Впрочем, убивать Ермилова возле дома — лишняя пища для всяких кривотолков, но поступать так совсем не обязательно, да и вариантов много и можно выбрать вполне подходящий. Если, разумеется, кого-то не припекло…

Тут Ермилову пришло в голову, что этот человек выполняет лишь функцию сопровождающего, а главные исполнители ждут где-нибудь впереди — у того же амбара, например. С другой стороны, втягивать в это дело многих людей опасно для тех, кто эту акцию затеял: в Чека Ермилова хорошо знают как ценного сотрудника и преданнейшего большевика-ленинца. Сохранить такую операцию в тайне вряд ли удастся, и люди непременно задумаются.

С другой стороны, посылать для ликвидации Ермилова одного человека рискованно: Ермилов не простачок, у него опыт богатейший, ему много лет приходилось выступать и в роли волка, преследующего кабана, и в роли кабана, старающегося избегнуть волчьих клыков. Полиция Германии, Австро-Венгрии, Франции и Швейцарии, не говоря о России, делали все возможное, чтобы заполучить Ермилова в свои руки, но у них так ничего и не вышло. А тут какой-то бывший гимназический учителишка…

Человек постоял на углу минуты две и крадучись двинулся по улице, держа руки в карманах куртки. Ермилову, наблюдающему за ним из своего укрытия, показалось даже, что он чувствует, как вспотели у человека ладони, сжимающие рукоятки револьверов. Он знал, что пальцы, застывшие на спусковых крючках, дернутся сами, едва где-нибудь раздастся хотя бы слабый шорох. Это было знакомое состояние, от которого трудно избавиться, несмотря ни на какой опыт.

Человек миновал Ермилова, и тот, сделав два бесшумных шага, оказался у него за спиной и почти без замаха тюкнул его в затылок рукоятью револьвера. Человек качнулся, но Ермилов подхватил его под мышки, ощупал, забрал оружие, вскинул человека на плечо и быстро зашагал в сторону своего дома.

Возле длинного и приземистого амбара Ермилов остановился и с минуту вслушивался в монотонный шум дождя. Потом подошел к одному из окон, закрытому железным ставнем, пошарил внизу, выдернул толстый гвоздь, раскрыл ставень и перебросил свою ношу внутрь, в кромешную темноту. Затем влез в окно, прикрыл за собой ставень и засунул гвоздь в железную петлю, чтобы снаружи ставень нельзя было открыть, если не знаешь секрета.

Достав спички и огарок свечи, которые всегда носил с собой, Ермилов засветил свечу и склонился над человеком.

Он сразу же узнал его: это был Валериан Колесник из отдела по борьбе с бандитизмом, неплохой исполнитель, но ума ему явно недоставало.

Однажды, месяца два назад, когда они нагрянули на одну воровскую «малину», этот Колесник спас, можно сказать, Ермилову жизнь, успев выстрелить в бандита раньше, чем тот поймал на мушку Ермилова. Но это ровным счетом ничего не значит. Неизвестно, сколько раз сам Ермилов выручал того же Колесника. И вообще: когда группа на задании, там каждый зависит от каждого, от быстроты, смелости и находчивости товарища.